Судьба зачем-то занесла меня в Малагу. После того, как у меня произошла стычка с африканцем, наглое поведение которого требовало адекватного ответа, администрация решила выслать меня из Кантабрии. И хотя по инициативе противника состоялось примирение, меня, в конце концов, сослали на юг, с атлантических берегов на средиземноморское побережье. Можно было счесть это за варварство, столь резкие климатические передряги в разгар лютой испанской зимы, но я воспринял происходящее как должное, и покорился судьбе, отправившись в очередное непредвиденное странствие на край света.
Тогда я только постигал испанский язык и поджидавший меня на улицах, в магазинах, в бюро (и в прочих местах, где превалировало местное население) андалузский диалект ещё не пугал меня своим грубым отличием от кастельяно.
По крайней мере, я всегда мог объяснить необходимое на пальцах, несмотря на то, что в тот самый момент пальцы одной из моих рук были наглухо загипсованы после их контакта с почти что каменной головой усмирённого мной накануне африканского бузотёра. Оставалась вторая рука, с помощью которой жестами, дополнявшими обрывочные фразы из моего скудного испанского лексикона, я отыскал нужный мне адрес и квартиру, где я должен был поселиться на неопределённое время, пока новые обстоятельства не заставят меня сняться с якоря и устремиться дальше в поисках иной жизни.
По новому адресу меня встретили довольно радушно. На пороге стояла и улыбалась открытой, белозубой улыбкой молодая женщина берберского происхождения. Следом подтянулись остальные обитатели радушной квартиры. Хотя жильцы коммуналки были все иностранцами, людьми разных культур и национальностей, напряг и проблем у меня ни с кем не возникло ни до, ни после. Проблема пришла с той стороны, откуда я её не ждал. Но об этом чуть позже.
После сырых, ветряных берегов Кантабрии, я оказался в городе, где на улицах росли оранжевые-преоранжевые апельсины, где скутеры сновали по дорогам посреди зимы, а море никогда не становилось по-настоящему холодным. И всё же не для того я прибыл в провинциальную, в сравнении с Мадридом и с той же Севильей, Малагу, чтобы убедиться в этих, безусловно, удивительных, но не столь важных для меня на тот момент, фактах. Смысл, я подозревал, состоял немного в другом.
Уткнувшись однажды в косяк дома, где когда-то жил один из самых необычных современных художников, чья «Девочка на шаре», висевшая в комнате старшей сестры, с детства завораживала мой взгляд, и, чья ужасная, доставляющая чуть ли не физическую боль «Герника» (Guernica), поражала моё воображение уже во взрослом возрасте, — я понял, нет ничего, что выходило бы за рамки текущей, условной «игры в бисер», начатой мной задолго до моего посещения Малаги. Как некогда в городе Моцарта, проходя взятые на себя испытания, идя по следам Зальцбургского быка, поселившегося на вершине старинного Замка, — я нанизывал невидимый бисер событий на тонкую нить жизненных обстоятельств — здесь. Впервые здесь я погрузился в медитативное состояние. Сидя на берегу и, глядя в безмятежную морскую даль, я испытал чувство, сравнимое с ощущением единства мироздания вокруг и в глубине моего сознания. Нечто подобное ощущается после выпитой порции алкоголя, но только в трезвом состоянии это чувство длится намного дольше и лишено иллюзорности, опустошающей изнутри. Не скажу, что часто, но подобные «иллюзорные приобщения к мирозданию» у меня время от времени случались, благодаря чему я мог оценить оба состояния, вернее отличить оригинал от нетрезвой копии.
Но всё это было прелюдией к главному акту малагийской пьесы. Приближалось Рождество — Navidad по-испански. Следом Новый год. А между ними затесался старинный народный праздник Вердиалес, точнее цепь праздников, происхождение которых связано с сельским фольклором, в недрах которого зародилось древнее испанское фанданго. А вообще вердиалес («verdiales») это один из сортов оливок, сбор которых сопровождался танцами, в том числе любовными, когда парни с помощью них ухаживали за понравившимися им девушками-крестьянками. Со временем импровизированные концерты превратились в народное искусство. Сегодня малагское фламенко является одним из самых известных в мире. Облечённое в форму фламенко малагское фанданго, можно назвать истинно народным видом музыкально-танцевального искусства, корни которого уходят в глубокую древность Иберийского полуострова.
В довершении ко всем праздничным событиям пятого января начиналось празднование Богоявления (Epifanía del Señor) или День Королей Магов (Festividad de los Reyes Magos), праздник, связанный с приходом волхвов в Святую Землю.
Все эти красоты человеческого духа, наполняющие своим содержанием искусные формы традиции, пронизанные живым светом религиозных праздников, красочные шествия, уличные танцы, окутанные таинственным ореолом процессии, всё это выплеснулось в сжатый период времени на улицы портового города. И я сам того не ведая, оказался на пути этих мощных потоков, границы пересечения которых были границами иных реальностей, тесно связанных между собой. Прежде в этой жизни подобного я никогда не видел и даже не ожидал увидеть, оказавшись невольным свидетелем происходящего. Нет, конечно, крупные шествия и парады, в которых я принимал участие, в моей жизни были — это Первомай, седьмое ноября, военно-морской парад девятого мая в Севастополе, да и ещё демонстрация против войны в Ираке, проходившая в австрийской Вене в 2003 году. Ну и, конечно же, зальцбургские праздники, особенно Сильвестер, во время которого мы умудрились израсходовать целый ящик сигнальных ракет, выпущенных во время празднования над водами Зальцаха. Но такого многослойного действа, наполненного мистическим, как сейчас кажется, смыслом, видеть мне прежде никогда не доводилось. Безусловно, во многих случаях традиция давно уже подчинила себе мистерию праздников, заключив её во всевозможные формы, но и сквозь них пробивались высочайшие звуки саэты, расплавляя золото сердца и, извлекая из души смирну смирения для непокорной плоти, преображаемой благотворными фимиамами духа. Саэта из уст, из неизмеримой глубины души прекрасной Дианы Наварро вводила в транс слушателя, доводя сердце до экстатического восторга. Паралитургическая песнь творцов саэты наполняла душу вибрациями огненных звуков, вырывающихся из поющих кристаллов невидимых эфирных миров!
В День Королей Магов в Испании принято дарить подарки. Таким образом, родители поощряют хорошие деяния своих детей, совершённые ими в течении года. Не знаю в качестве подарка или наказания, я получил в нагрузку от судьбы отношения с Ясминой, той самой молодой, белозубой берберкой, очаровавшей меня в самом начале своим ненавязчивым радушием. Но послевкусие встречи с Малагой получило дополнительные оттенки, как весьма приятные, так и отравленные ядом, учащавшихся с каждым разом наших с Ясминой, ссор. Попытки обрести совместное счастье вдали от города нашего с ней знакомства, за Пиренейским полуостровом, в холодной французской глубинке, где в скором времени у меня появилась работа, не принесли успеха. Пребывая в своём привычном полусомнамбулическом состоянии, из-за употребляемых ею медицинских средств, прописанных доктором в связи с преследовавшей её депрессией, Ясмина была ещё более-менее сносной, так как большую часть времени спала. Но стоило действию таблеток снизиться, как начинались сложности. Pastillas, pastillas! — то и дело слышал я от неё. Вычищая ненавистные «авгиевы конюшни», то есть, занимаясь благородным физическим трудом, я усталый до изнеможения вынужден был слушать её нескончаемые жалобы о том, что зря она покинула тёплую Малагу и переехала в сырую, негостеприимную Францию, что она устала и что ей всё надоело. В результате, осознав то, что наши пути ведут нас в совершенно разные стороны, а наши характеры, мягко говоря, не подходят друг другу, мы, преодолев перевал д’Энвалира, наконец-таки, расстались. Покончив с благородным трудом, и, сбросив якорь, висевший на моей шее в виде Ясмины и неумолимо тянувший меня на дно, я, необременённый более ничем, отправился в милую на тот момент сердцу Валенсию, ставшую для меня местом обновления или обнуления (как угодно), куда я возвращался после длительных поездок по Испании и откуда уезжал в новые места. В Малагу же я не вернулся, вернее, вернулся, но ненадолго, чтобы повидать одного близкого мне на тот момент человека. Нет не Ясмину, но тоже женщину…
Да, Малага открыла мне очень многое за столь короткий срок свидания с ней. И потому Малагу я сейчас сравниваю с прекрасной благородной женщиной, идущей в пышном летнем платье в широкополой соломенной шляпе по светлым улочкам мимо апельсиновых деревьев, мимо парков и аллей, вдоль берега Средиземного моря. Её имя так и звучит в моих ушах — Малагенья!..
2017
Marat SHAHMAN
Уличный классик, или Записки на коленке