1 Впервые увидел дырку от бублика Горьки плоды эксепционализма, космополитизма и всякого изма… «Писать в тираж» – связано с рисками – В закоулках Брайтона она читает себя. Без остановки. За деньги. За улыбки. За сладости. Маленькие радости 2 Не верь, что кто-то иной 3 Снова составляют списки Факелы свободы теплятся, Эй, ямщик! Вези нас в ресторан, где яства Слишком много потоков крови и неприкаянных душ. Что за народ, 4 Смирись, ученый! Библиотеки не нужны, утверждают чиновники, Министерства искусства и комитета по делам литературы Все просто! 5 А есть ли силы говорить с миром Полны ли жилы горячей крови? Снаружи все эфемерно. 6 Потерялась работа! – Крик души Пот, кровь, слёзы 7 Я ищу тебя уже семь с половиной жизней, Я пишу письма себе, в них поэмы о том, Кусок хлеба, Богу Богово, кесарю кесарево – Веселись купечество, Октябрь 2014 Марат ШАХМАН
Не поет Манхэттен русских песен,
не слагает стихов о Родине,
лирика разбавляет сухую нью-йоркскую прессу,
но ее не хватает… На подиуме
поэтесса, ученица Профессора
поэтических точных наук.
Плоды творческих мук
на ее красивом лице,
эпиграф читает в конце,
чтобы удивить публику.
и воду в словах,
теперь я понял, что главное в стихах –
Вера автора в свою исключительность.
Вообще, это чисто американское отличие
от простых смертных – исключать других
из всевозможных списков.
стать популярным и признанным,
отпиаренным по последнему писку,
не быть изгнанным
за порог постмодернистского счастья,
лишиться последней страсти
искать и быть не найденным.
звучат знакомые речи.
Сегодня у девушки Вечер,
всегда являют комфорт,
и безотказную популярность
приносит близость к большим кабинетам.
А если она не бездарность,
и причислена к лику поэтов,
причем официально,
без права протестовать,
то ей не надо кричать
и напрягаться орально,
как тем, что прессуют издательства
прессом бумажной фактуры
во имя культуры,
помня о своих обязательствах
перед кредиторами хмурыми.
Вычитывает она с верою в свой талант
новых слов коды и фишечки,
вживляя лингвистический имплантант
в сюжетную ткань своих книжечек.
Ей это дается легко, потому что она феномен,
по крайней мере, так пишет ее твитер,
сливая в хештеги сонмище литер.
И пусть, сей статус не скромен,
и звучит, как эпитафия по живому,
она носит его по праву,
ведь она любит славу,
а то, что ты любишь, да пребудет с тобой.
сделает за тебя твою работу,
тем более в субботу,
когда все банки должны быть закрыты
по закону…
Теория относительности Ньютона
применима лишь тогда, когда отношения с этим миром связаны кровью,
инстинктивной любовью…
родовыми муками,
притяжением ко чреву Земли-Матери,
к истокам….
Не стоял он на паперти
и не гулял с суками,
из окна его дома не открывался вид на свалку истории.
В «Астории» он пил кофе из золотых блюдечек
и оставлял после себя Бурбон не откупоренным.
Он гулял один по лабиринтам осенних улочек
и не думал о кризисе,
ритм его жизни не был ускоренным,
когда надо спешить изо всех сил, чтобы успеть на собеседование.
Коллизии являлись в его жизни лишь в виде вечерних головных болей,
которые он глушил с помощью виски.
партнеры с Запада,
рейтинг живых и мертвых, которых приговорили жить или умирать.
Последовательно,
планомерно гуманизм поглощает в своем чреве тех, кого любит
и кого выбрал в роли объекта своей нечеловеческой жалости.
Бунты прошлого по сравнению с нынешними,
проплаченными издалека, лишь – шалости.
на сланцевом газе коптятся,
то есть плоть и кровь мезозойских ящеров,
пращуров атлантистских чудовищ,
держащих весь мир в своих холодных щупальцах.
Ораторы кричат, манипулируют массами,
кто-нибудь, да купится
на их лозунги страстные.
Стоя за кассами,
скупает и продает акции человеческих душ
Мировой ростовщик,
главенствуя на этой бирже финансового рабства.
и официантка в белом наливает «Дом Периньон».
Сегодня акции обвалились из-за большого количества жертв на Востоке.
Чистилища переполнены, котлы кишмя кишат, всюду стон.
В райской обители сеть за лодкой плывет…
рад удушиться санкциями,
когда другие плачутся, что остались без пасты из померанца,
без любимого сыра и паштета из утки,
те другие привыкли к тому, что мозг их управляется желудком,
а пищеварительная система выпускает на свободу их лучшие мысли.
Набор их истин,
как туалетный шкафчик после утреннего похмелья,
как холодильник после вчерашнего веселья.
Все остальное есть в ее книжках популярных в столичных тусовках,
и неважно, что люди для нее массовка,
сквозь которую проходит эхо ее слов,
ритм стихов.
Главное цепь: начальник – подчиненный,
тогда иерархия будет соблюдена.
Везде внедрены свои люди,
деньги на блюде,
продается страна!
объекты культуры неприносящие прибыль –
это коровники без коров.
Нет нужды
в храмах книги,
ведь идея творчества, традиции чтения дискредитированы,
теперь можно уничтожать основы основ.
Долой вериги! – кричат они;
и духу предпочитают букву,
новому – плохо забытое старое, отпечатанное на стенах разрушенных замков.
То, что скопировано, развивается по инерции, энергия которой, подвержена энтропии.
Креативизм заложен глубоко в мозговых складках
всякого чиновника от культуры.
не хватает нам для нашего духовного роста, –
считают творцы бюрократии.
С какой стати им
болеть за наше нежелание
взять книгу и творить вместе с автором, постигая его замысел?!
Нечитабельный список книг включает классику,
ненавистную миром больших денег и его пассиями,
потому что призывает их владельцев принять Божий Промысел.
А для них это – смерть, трансформация помыслов.
Броская манера поэтизировать
это буква закаленная как сталь.
Минимизировать имитацию вдохновения
должна тягучая печаль
или вычурная роскошная форма
стиха и пафос проформы,
как тату у плеча.
на одном языке,
пусть и русском?!
Живет ли жизнь в строке
без всякого пуска,
в любви?
Или буква заглушает дух
так, что тяжело говорить в пространстве трехмерном,
сдавленном форматом современных реалий?
В Парке цветет розарий,
она как фея порхает над ним.
В пруду плавают лебеди,
облаков белый дым
оседает на крыши эстрад,
сквозь ряды балюстрад
проникает осенний туман.
Вновь дурман,
крутит мозг в мясорубке случайных мыслей.
Боксеры, смахнув перчатки на ринг,
схлестнулись в шахматной рубке,
Конем – хук, слоном – свинг,
ладья идет напролом.
Король под угрозой… звучит гонг –
бэнг-бонг!
Вновь раунд бокса… снова лом
незаменимый прием
до выхода из цейтнота.
Нашедшему, просьба вернуть до субботы,
в день, когда хозяева жизни подсчитывают барыши.
в неспособности соответствовать меркам этого мира…
Пята кумира
вылизана шавками до дыр,
мне же плевать на их проданный мир,
они в нем родились,
они в нем и умрут.
Наш труд
имеет свою цену –
неподъемную для мира бренного –
муки творчества, презрение к культу денег,
вера в любовь и в Воскресенье…
всё это позы физиологии
в словах нет демагогии,
а лишь в пустых делах
чиновников, придумавших правила бюрократии
в креативной обёртке технократии.
теряю и обретаю отчизны,
воплощаюсь в сталь, дерево, камень,
как воздух проникаю, как пламя
в обитель твоего присутствия…
но ускользаешь ты и – грустно мне.
что придет время, и мы будем вдвоём…
Но, похоже, это мечты,
многие уже устали смотреть в Небо.
Их вершины – небоскребы этого мира,
где на цокольном этаже сдают элитные офисы,
похожие на замки в облаках.
Неужели и ты?…
Семиструнная лира,
молитвы прописью
в дневниках.
Что еще надо, чтобы идти дальше?!
Моя попутчица, ты где?
Не надо фальши,
она везде,
где муза денежных знаков выстрелила в затылок поэту
и породила в нем мытаря.
я отдаю последнему свои проценты НДФЛ,
ведь мытарю мытарево!
А мне – письмо на эмейл
с отказом в работе,
так как не вышел фамилией-именем-отчеством,
а быть может, и отечеством…
твое время,
твоя правда,
золота бремя,
горькое семя,
квинтэссенция яда.