ОСТРОВ ВИКИ
Кнуд Йунсон задержался в приморском баре у Хеделя после тяжёлого трудового дня. Допивая третий бокал «Туборга», он устало следил за тем, как хозяин расставлял на полки вымытые пивные кружки и бокалы для виски. Немец открыл своё заведение восемнадцать лет назад, переехав на Юргемой из Любека, и давно уже стал здесь своим, несмотря на то, что по-прежнему разговаривал на местном диалекте с заметным немецким акцентом.
– Что-то ты совсем выдохся, дружище. – Обратился он к сидевшему напротив Кнуду.
На утомлённом, ещё молодом лице рыбака, мелькнула усмешка:
– Я? Да никогда! Я свеж и бодр, как свежая порция моего любимого пива!
Он расхохотался.
– Налей ко мне ещё пол литра.
– Последний автобус до Мёльструма через двадцать минут.
Хедель бросил на Кнуда предупреждающий взгляд.
– Можешь опоздать.
– Не опоздаю, а если, что вызову такси.
Хозяин бара послушно кивнул головой и принялся наполнять бокал тёмным густым напитком, сваренным по старинным рецептам викингов, далёких предков здешних моряков.
– К пиву, что будешь?
– А что есть?
– Анчоусы, кальмары, фисташки, кусочки акульего сушенного мяса, вонючее, правда, но ничего, местным людям нравится.
– Мне тоже нравится, но надоело уже. А вяленой гринды не найдётся?
Хедель отмахнулся.
– Нет.
– Скоро будет.
Немец промолчал и поставил перед рыбаком его кружку пива и закуску из тонок нарезанных кусочков кальмара.
– Скоро день Большой охоты. Вот поработаем. И тебе будет прибыль от того. – Он взглянул в стеклянные, серые глаза немца и, заметив в них растерянность, засмеялся. – Все иностранцы думают плохо об этом, но они ничего не понимают в наших традициях, наших привычках и потребностях. Немцы разводят свиней, русские коров, французы лягушек, а мы любим охотиться на китов. Мы викинги, мы живём этим.
Он сделал большой глоток и грохнул бокалом о деревянную панель барной стойки.
– А то, что крови много, так, где же её нет. Коров режут, кровь брызжет, свинью колют – не менее, а визгу сколько в придачу! Лягушкам лапы отрывают, и что им не больно можно подумать?! Но все на нас взъелись, угрожают запретами, введением санкций, бойкотом наших товаров. Пожалуйста, мы не будем заниматься нашим делом, пусть европейские бюргеры кормят, одевают нас, а мы будем заниматься охраной природы и досугом туристов, ублажая посланников Гринписа болтовнёй о вегетарианстве.
– Кстати, о них, – в разговор вмешался сидевший поодаль за стойкой пожилой рыбак по прозвищу Хортс, – полиция обещала накрыть их скопом, если они вздумают нам помешать.
Кнуд внимательно оглядел бородатого коллегу.
– Опять они попытаются омрачить нам праздник.
– Не удастся, крови испугаются!
Йунсон оглянулся. Позади него стоял Ёр Халмсон друг детства, с которым он вырос и работал бок о бок на одном рыболовном судне. Ёр сиял. Он был чем-то несказанно доволен. Поздоровавшись с присутствующими, он заказал бокал пива и уселся на барный стул справа от Кнуда.
– Ну что, за охоту! – Он поднял литровую кружку и, бахнув её о кружку товарища, стал пить.
– Фу! – Наконец, оторвавшись, произнёс Ёр.
– Вот это был день сегодня! Я утомился ловить эту худосочную мелюзгу. Ну, ничего, скоро нас ожидает улов самый настоящий. Жирный улов! Они уже плывут к нам…
Потирая руки от удовольствия, он пропел:
– Ах, если мне отец оставил
Лодку, сети, острый крюк,
У меня есть пара рук,
Что мне Тор-Кудесник вправил.
Сяду в лодку я, и сеть
Возле берега раскину,
Чтоб крюком стальным поддеть
Жабры чёрного дельфина!
Моя баба хочет кушать,
Мои дети просят есть,
Нет еды у нас на суше,
В море пища наша есть…
Ха, Ха!…
– Эту песенку ты спой гринписовцам, – давясь от смеха, прошипел Хортс.
– Не знаю, как песня, но клетка в тюремной камере им обеспечена, если они вздумают влезть к нам. Мой шурин служит в полиции, он говорит, что у них есть приказ – применять самые жёсткие меры к тем, кто вдруг попытается сорвать промысел.
– Да мы бы и сами с ними справились, только ведь не до того нам будет. – Кнуд пил уже четвёртую кружку и наличие хмеля в крови сказывалось на его речи и жестах. – Пусть полиция нас и прикрывает, а мы будем воевать в море.
– Не одни мы, наши молодые тоже рвутся в бой, для них это первый сезон. Настоящий обряд посвящения. Скорее бы уже июль наступил.
Ёр и Кнуд выпили ещё и, заказав такси, отправились по домам, оставив немца Хеделя немного ошарашенным. Конечно, он не первый год встречал здесь июль и всё же не мог привыкнуть к тому, что происходило в дни начала промысла на гринд, которых ещё называли Кальдеронскими дельфинами, принадлежащих к семейству китовых. Сам факт охоты не заботил его столько, сколько придание этому действу статуса национальной охоты, на которой присутствовали и стар и млад, и даже дети самого нежного возраста. Это удивляло его больше всего. В Германии убийство животного и созерцание этого акта малолетним, представлялось немыслимым делом, граничащим с умышленным растлением, уродованием психики ребёнка, а здесь к этому относились иначе. И дети с самых ранних лет воспринимали эту кровавую бойню, а иначе он её и не называл про себя, как некий подвиг, ратную игру, изображая увиденное в своих рисунках и художествах. У Хеделя не было потомства, однако он был убеждён, что дети не должны наблюдать, а значит соучаствовать в убийстве даже самого незначительного существа на земле, будь то гринда или божья коровка. И потому он ждал наступления этого дня с неприятной дрожью в груди, усиливавшейся от непроизвольно всплывавших в памяти воспоминаний минувших сезонов. Он даже думал уехать на это время поближе к континенту, но работа, его небольшой бизнес не позволяли ему бросить всё на самотёк, и он вынужден был смириться и наблюдать за происходящим, сохраняя внешне, присущее ему почти во всех жизненных ситуациях, нордическое немецкое спокойствие и невозмутимость.
Кнуд Йунсон возвратился домой в восьмом часу. Жена Лара и семилетний сын Микель встречали его у дверей.
– Привет! Ты опять задержался, – с упрёком в голосе промолвила Лара.
– Привет, привет! Помогал Ёру на судне.
– Что у вас там аврал?
– Ну, да готовимся. А ты как?
– Утром ездили к родителям, папа что-то приболел. После обеда целый день дома. Ноги опять крутило. Может из-за ветра?
– Может быть. – Кнуд прошёл в зал и сел в кресло. – Ну, а ты чем занимался, сын?
– Теле смотрел.
На экране шла трансляция боксёрского матча из Ханновера. Заканчивался одиннадцатый раунд боя.
– Кеслер дерётся, папа! – Мики внимательно уставился на экран. Затем, взглянув на отца, спросил, – А ты меня отдашь на бокс?
В комнату вошла Лара.
– Сынок, у нас здесь нет секции бокса, ни в одной деревне поблизости ничего подобного нет.
– Да, хоть бы и была, – перебивая её, заявил Клуд, – этот спорт тебе не нужен.
– Почему? – удивлённо спросил мальчик.
– Ничего хорошего от него ждать не приходится, тупо бьют друг друга «бум-бум» и никакого результата кроме головных болей и злобы в душе. Пусть немцы или финны этим занимаются, это не наша традиция.
– Но Кеслер ведь наш! – лицо Мики покраснело. Он смотрел на отца и не понимал, почему он отказывает ему в его просьбе.
– Наш, да не наш… Да, хоть трижды наш, тебе это, повторяю, не нужно. Ты, как папа станешь рыбаком, настоящим морским охотником!
В зал вбежала белокурая малышка, дочь Кнуда пятилетняя Эльза.
– Папа! – она влезла ему на руки и обняла его за шею, держа в руках бумажный лист. – Смотри, что я нарисовала!
Кнуд взглянул на раскрашенный цветными карандашами рисунок. На нём была изображена синяя полоса, похожая на морскую гладь, на верху её был нарисован дельфин, а рядом с ним маленькая девочка с красной лентой в руках.
– Это я играю…
Кнуд запнулся.
– Молодец, молодец, иди к себе и рисуй дальше. Нарисуй папу.
– Папу играющего с нами? – она смотрела на него своим ясным взглядом, полным доверия.
– Нарисуй папу охотника, моряка, сражающегося с морскими чудовищами.
– А я не умею рисовать чудовищ… – захныкала Эльза.
– Мики тебе поможет, он знает, какие бывают чудовища. Ты же помнишь в прошлом году, папа бился с ними? А, Микель?
Мальчик растеряно кивнул и вместе с сестрёнкой выбежал из зала.
Перед сном Лара заглянула в детскую. Микель и Эльза ещё не спали. Лёжа в своих кроватях, они разглядывали рисунки, которые успели нарисовать на досуге.
– Что у тебя? – Лара подошла к сыну
– О, папа воюет с морскими чудовищами! Интересно! А здесь, что?
Она взглянула на другой рисунок, на нём был нарисован огромный бесформенный кит с широченной пастью, в которой виднелся разломанный крошечный корабль.
– Что это, дорогой?
– Это кит проглотил корабль.
– А чей это корабль?
– Папин, – хладнокровно отвечал Микель.
– Но, как же, ты позволил чудовищу съесть папу?
– Это кит, а не чудовище и там, на судне папы нет, он успел убежать.
Лара с облегчением вздохнула, как будто только что вместе с сыном спасла жизнь Кнуду.
– Ну, хорошо, родной, спи, пусть Оле-Лукойе расскажет тебе самые сладкие сны.
– Спокойной ночи, мама!
Она поцеловала сына и, усевшись рядом с кроваткой Эльзы, спросила:
– Но, а ты сокровище, что ты ещё нарисовала?
– Я нарисовала только один, но вот здесь дорисовала папу и тебя, а это мой дельфин.
– Какой замечательный! А как ты его назвала?
– Я не называла… Его самого зовут Вики.
Лара улыбнулась, глядя на трогательную сцену.
– Он приплыл вместе со своими папой и мамой.
– А где же они сами?
Эльза запнулась и нерешительно ответила:
– Они умерли.
– От чего же они умерли? – удивлённо спросила Лара.
– Не знаю, мама, но Вики спасся и теперь он стал большим и плавает один в море. Один и со своими друзьями. Он и мой друг, мама.
– Понятно, сладкая моя…Что ж пора спать. Пусть и тебе волшебник Оле напоёт добрую сказку.
– Сказку о Вики? – засияла Эльза.
– Какую пожелаешь, малышка.
Она долго ещё не могла уснуть, представляя себе рисунки детей ожившими картинками из сказочной реальности. Впереди её ждали нелёгкие дни, но она старалась не думать не о чём, что могло потревожить и омрачить её упоение детьми, их светлыми образами. Она жила ради них, ради их счастья, участвуя во всех самых незначительных делах и знаменательных событиях в их жизни. Даже мужу, помогая в его делах и в работе, она не могла посвятить и части того, что отдавала детям.
Закрывая глаза, она перебирала в памяти все рисунки Мики и Эльзы и по мере того, какая картинка проплывала у неё в сознании, овевала тонкой тканью эмоций и воображения их образы и замысел. Особенно ей запомнился первый, как называла она его, вулканический выплеск фантазии Эльзы во внешний мир: огромная волна, сотканная из графических брызг синего карандаша, накрывала берег и несколько домишек, спрятавшихся на самом краю. Больше ничего. Сам рисунок и сюжет вызывали у неё смешанные чувства, но почему-то она часто вспоминала его, оживляя разбитые на осколки эпизоды во сне и наяву.
Море поглощало землю, превращаясь в одно целое с небом… Фантазии становились сном.
…
Паром из Копенгагена на Юргемой отправлялся в двадцать минут третьего пополудни. Катрин, сидя в кресле в зале ожидания, просматривала в смартфоне последние кадры, сделанные ею в начале июня в России. Тушки осетров кучками валялись на песке, животы были вспороты и опорожнены. Следом пошли фото из Греции, с фабрик по пошиву меховых шуб. Затем февральская «сессия» в корейских ресторанах. И наконец, визуальные факты истребления слонов в Африке – в Танзании и Зимбабве. Всё это частично уже оказалось на сайтах различных организаций по защите животных, а остальное окажется на них в скором времени, составляя общий банк доказательств преступлений отдельных стран и сообществ против природы и животного царства.
Собирая по всему свету материалы, касавшиеся вредоносной по отношению к животному миру деятельности, Катрин руководствовалась одним принципом – отвращением к убийству невинных существ. Одно чувство двигало ею во всех предприятиях, осуществляемых ею на собственные деньги и пожертвования добровольцев в течении уже шести лет, – это чувство обыкновенного сострадания и примитивной животной жалости.
В июле этого года ей исполнялось двадцать семь. Наполовину немка, наполовину датчанка, она родилась и жила в Дании, в Оденсе – на родине Ганса Христиана Андерсена. Кто-то бы назвал действия Катрин авантюрой, но нет, для неё это были походы, настоящие боевые походы со всеми его непредсказуемыми приключениями и последствиями. Не раз она оказывалась за решёткой у полицейских, неизменно награждавшими её штрафами и административными взысканиями. Однажды даже побывала в плену у браконьеров в Кении. Приходилось ей претерпеть и от братьев меньших в бразильских джунглях, в сибирском таёжном лесу и даже на корриде, на самой Пласа де Торос, где лишь чудо спасло её от набросившегося на неё раненного быка, которого она пыталась спасти от смертоносных ударов матадоров.
На этот раз Катрин Кернхоф отправлялась на Юргемой, где каждый год проводилась масштабная охота на гринд, тех самых знаменитых Кальдеронских дельфинов, фильмы о которых она впервые смотрела на канале Дискавери. Эту, по её выражению, резню, остановить было невозможно, но открыть миру глаза на то, что происходило на этом небольшом острове, было крайне необходимо. Море само взывало об этом, и эхо его отзывалось в сердце Катрин.
Паром прибыл на Юргемой поздним вечером. Спустившись с трапа, она заказала такси и отправилась в один из местных гостиных, чтобы отдохнуть там и переночевать. Предстояло ещё выяснить, кто из активистов «Солдатов Природы» находится на острове, чтобы не дай Бог не пересечься с ними, иначе «охота» будет загублена и домой придётся возвращаться под контролем полиции, да ещё с пустыми руками. Такой вариант не устраивал Катрин, и она была намерена исключить всякие неожиданные встречи и контакты, заранее вычислив, кто из «погремушек» (так она называла популистов от всевозможных «зелёных» партий) примет участие в акции протеста. В принципе она была довольна, что благодаря усилиям её коллег, шум будет поднят на весь ЕС, но кто-то ведь должен был работать внутри, вести репортаж из этой адской кухни, дабы подкрепить акцию реальными фактами. Подключившись к интернету через свой смартфон, который служил ей и компьютером, и фотоаппаратом, видеокамерой, и диктофоном, и иногда даже исполняя своё прямое назначение, она «промониторила» по специальным каналам состав участников «штурмовой операции», кто как, когда и с кем прибудет на злополучный остров, и принялась продумывать схему дальнейших действий.
Разобравшись со всеми вопросами, определив стратегию и тактику на предстоящий день, повторив, ставшую привычной фразу: «Катрин предполагает, а Бог располагает!», без барашек и прочих снотворных считалок, уснула крепким сном, положившись на изобретательность и привычку удивлять волшебника Оле.
…
Утренний день на Юргемое застал служителей правопорядка врасплох. Два десятка молодых людей шли по главной трассе, ведущей на побережье к морскому порту, неся в руках с транспаранты и плакаты, скандируя лозунги в защиту морских животных и окружающей среды. В один момент они попытались перекрыть дорогу ехавшим по направлению порта автомобилям.
– Не поможет! – в отчаянии буркнула Катрин, сидя на переднем сидении такси. Натянув на лоб бейсболку, она внимательно наблюдала за происходящим, выискивая знакомые лица в толпе. Таксист с любопытством поглядел на неё и, вывернув руль, нажал на газ, объезжая группу протестующих. Спустя сорок минут, она уже стояла на пристани, вглядываясь в серую морскую даль, отправлявшую к берегам возмущённые, шипящие волны.
Рыболовецкие суда уже давно орудовали в море. Группы людей потягивались к берегу. Рыбаки готовили сети и крюки, складывая их неподалёку. Вокруг самого порта оцеплением стояли запоздалые полицейские машины.
Катрин решила выждать время в близстоящем кафе «У Хеделя». Заказав зелёный чай и чипсы, она подсела к окну и, вслушиваясь в разговоры немногочисленных посетителей, вновь уставилась вдаль. Сквозь подступавшую дрёму она видела, как с моря на остров надвигались огромные чёрные валуны, сливающиеся в серебристых потоках волн. Низко над морем кружили морские грифы и завсегдатаи случайных пиршеств – беспокойные чайки. Люди, как муравьи скапливались на берегу, глядя на покачивающиеся на воде суда и рыбацкие платформы.
Детские голоса и смех заставили её обернуться. В помещение вошла молодая семья. Это были Кнуд и Лара Йунсон и их дети – Мики и Эльза. Катрин сразу обратила внимание на девочку. На ней была яркая голубая курточка, джинсы, а на голове красовался чёрный бархатный беретик, из-под которого вились кудрявые локоны с вплетённой в них красной шёлковой лентой. Мальчик был одет в спортивный костюм синего цвета и футбольные кроссовки.
– Мама, я буду какао и сырный сэндвич! – закричала Эльза, побежав занимать место у окна, рядом со столиком Катрин.
– А я лимонное мороженое! – обращаясь к матери, сказал Мики.
– Так, у меня больше нет времени ждать, я пойду, а вы подходите позже, когда всё будет готово.
– Хорошо, иди. – Лара обняла мужа и направилась к барной стойке.
– Осторожно там! – крикнула она ему вслед.
– Окей, не волнуйся!
Кнуд махнул детям и вышел на улицу.
– Будь уверен, Вики приплывёт на этот раз, – глядя в окно, промолвила Эльза.
Микель покачал головой.
– Лучше бы он не приплывал.
– Это почему ещё, ты не хочешь его увидеть? Но ты же говорил, что ждёшь его?!
– Жду, но не сегодня, – серьёзным тоном ответил мальчик.
– Мама, я не понимаю, Мики, – пожаловалась Эльза.
Пожимая плечами, Лара отвела взгляд в сторону.
– Наверно он не в настроении сегодня, поэтому так говорит.
– Нет, не поэтому. Если Вики приплывёт сюда, его убьют!
– Нет, не убьют, – запротестовала Эльза. Она достала из маминой сумки свой рисунок и положила перед собой.
– Мама, зачем мы взяли Эльзу собой? Она девочка и она ещё маленькая.
Краснея, Лара обернулась по сторонам и наткнулась на изумлённый взгляд Катрин.
– Я не маленькая! Ты меня старше всего на два с половиной года…
– Ну и что. Ты ещё ничего не понимаешь, папа и его люди будут охотиться на гринд, на Вики…
Микель замолчал, видя, как испуганно смотрела на него младшая сестра.
– Простите, – промолвила Лара, обращаясь к Катрин, – но та уже шла расплачиваться за чай, улыбаясь на ходу, смущённой диалогом своих детей, мамаше.
Эльза тихо заплакала.
– Успокойтесь! Успокойся, Эльза, Вики не приплывёт сегодня, у него дела, он занят…
– Где он занят? – не унималась малышка.
– Где-нибудь в Тихомили Атлантическом океане, я не знаю… Но знаю точно, что мы его не увидим в этот день. На, вытри слёзки и не расстраивайся, мало ли, что происходит в жизни. – Она протянула дочери салфетку.
Не три, испортишь рисунок, – успела сказать Лара Эльзе, оттиравшей капли слёз с рисунка, но было уже поздно – очертания дельфина размазались по поверхности листа, будто его смыла какая-то огромная чёрно-синяя волна, нахлынувшая сверху…
Выходя на улицу, Катрин обернулась в ту сторону, где сидели мать и дети, и подумала про себя: «Родители вообще сбрендили, тащить детей в такие места…Они думают, что берут их на рыбалку или ловить бабочек?!…»
Хлопнув дверью, она нехотя зашагала по направлению к пристани, с озабоченным видом что-то выискивая в телефоне.
Кнуд Йунсон, Ёр Хальмсон, парни из их бригады – Ларс по прозвищу «Жирный Кит», восемнадцатилетний Олаф Гнуссон и Кристиан Слоглс стояли по пояс в воде плечом к плечу, ожидая подплывавшую к берегу стаю дельфинов, загнанную в узкую бухту мобильными китобойными судами. Они наблюдали за тем, как растеряно и в то же время покорно гринды плывут в направлении людей… Людей, ожидавших их со смертоносными крюками в руках.
– Первая партия идёт, ребята, приготовьтесь!
Кнуд покрепче сжал рукоятку крюка.
– Что-то мышца задёргалась, – встряхивая плечом, процедил, стоявший слева от Йунсона, Ёр Хальмсон.
– Ну, ничего, сейчас разомнусь…
– От кого это так разит, парни? – скорчив гримасу, пропищал один из них.
– Уже успел, – глядя на Ларса «Жирного Кита», с укоризной произнёс Кнуд. – Ты уж аккуратней, нас не задень.
– Я не первый раз в этом деле, знаю кого и как бить. – Пробурчал в ответ грузный островитянин и принял боевую позу.
– Внимание! – раздался голос по громкоговорителю. – Внимание! Просьба присутствующих не приближаться к зоне промысла ближе, чем на двадцать метров и внимательно следить за детьми!
Катрин уже успела сделать несколько общих снимков. По мере того, как приближалась стая, она ощущала неприятное волнение, больше похожее на нарастающий страх, вызывающий отвращение ко всему. Она попыталась взять контроль над собой, и приблизилась к воде, туда, где цепью встали молодые китобойцы.
Гринды были уже совсем близко. Вдруг детский голос раздался у неё за спиной:
– Вон Вики, мама, вон он! Я же говорила, он приплывёт!
Сердце вздрогнуло в груди, будто железный крюк вонзился в него и вывернул кусок его наизнанку. Катрин в ужасе закрыла глаза. В этот момент раздался глухой звук, а за ним душераздирающий крик дельфина…
– Вики!…Вики!…
Дальше не было слышно ничего кроме нескончаемых шлепков и дельфиньего крика. Китобойцы работали слаженно, нанося мощные удары, разрывавшие туши гринд на части. Кровь, ошмётки плоти летели в разные стороны, окропляя одежду и лица мужчин.
Пересиливая себя и смешанные чувства ярости и страха, охватившие её, Катрин продолжала снимать происходящее. Кусая губы в кровь, она запечатлела момент истерики, случившейся с маленькой девочкой, звавшей за её спиной дельфина по имени Вики. Истерика случилась на глазах у всех. Спохватившись, Лара подхватила Эльзу на руки и вынесла её из толпы, подальше от шокирующего зрелища. В то же время рядом взрослые и дети продолжали спокойно наблюдать за действиями рыбаков.
Битва людей и океана продолжалась, и конца ей не было видно. Катрин стояла по пояс в воде, которую трудно было назвать водой. Она плавала в крови, давно уже оглохнув от дельфиньих воплей и боевых возгласов, орудующих смертоносными крюками местных удальцов. Всё тело её дрожало. Рядом с ней, касаясь её бёдер и шлёпаясь о них, проплывали развороченные тушки маленьких гринд, появившихся на свет совсем недавно и сразу же попавших в жаркие объятия насельников земли. Месиво, кровавое болото образовалось у берега, постоянно пополняясь густой свежей кровью.
Похоже, Кнуд и его товарищи не уставали, методично размахивали тяжеленными орудиями, настигая ими всё новую и новую жертву.
– Я уже сбился со счёта! – пьяным от упоения голосом завопил Ёр.
– Я тоже! – послышались голоса.
– А я с десяток уже настрелял!…
– Добрая охота! – протянул восемнадцатилетний Олаф Гнуссон и со всей силы обрушил свой крюк на голову, барахтавшегося рядом раненного дельфина.
– Ух!…
– Давай! Работаем! – кричал Кнут, и работал, работал, как заведённый, не видя конца своему труду.
Катрин стошнило, её просто вывернуло наизнанку. Так её не выворачивало даже после выпускной вечеринки, когда она одна выпила пол бутылки кингтаунского рома. Наконец, она вырвалась из засасывавшего её в кровавую трясину месива. Выходя на сушу, она бросила взгляд на убитого дельфина. Он плавал на поверхности, задрав свою вечно улыбающуюся мордаху высоко вверх, будто выискивая солнце в далёком небесном океане. Живот его был вспорот и из него торчали кишки и прочие внутренности, уже примеченные сверху морскими падальщиками. Он был огромен, и казалось, именно он был вожаком, пришедшим первым по зову фатума к этим берегам для великой и бесстрашной жертвы.
«Вики!»
Пронеслось в ушах.
«Боже! – Подумала она, – пора выбираться отсюда пока моя бедная, тощая тушка не осталась здесь навсегда…»
Она была за гранью нервного срыва. Повторяла сама себе какие-то абсурдные фразы, вспоминала что-то из далёкого прошлого, не контролируя ход своих мыслей. На автопилоте она дошла до скамейки в самом верху пристани и легла на неё, пряча в карман брюк мобильный телефон.
– Вам плохо?
К ней подошёл мужчина лет сорока восьми.
– Вам нужна помощь? – спросил он. Это был владелец кафе Хедель.
– Вызовите мне, пожалуйста, такси… – прошептала Катрин. Взор её был направлен в никуда, губы побелели и дрожали, как листья ивы на ветру.
– Но у вас ноги мокрые, вам надо переодеться. Пойдёмте ко мне, сюда в кафе, пожалуйста, моя жена подыщет что-нибудь для вас. Выпьете горячего чаю, затем я вызову вам такси.
Катрин согласилась, покорно последовав за Хеделем.
Немец жил на втором этаже прямо над заведением вместе со своей пятидесятилетней супругой Ингой, шведкой по национальности. Инга принесла сменную одежду Катрин и помогла ей снять с себя мокрые, окровавленные вещи.
– Вот возьмите, это люди принесли для магазина поношенной одежды. Оденьте, а потом, когда приедете к себе, избавитесь от них. Они чистые и выглаженные. Но сначала вам лучше принять душ.
Она указал на дверь в коридоре.
– Там на стене висит чистое полотенце.
Искупавшись и переодевшись, Катрин приняла из рук Инги большую чашку чая с лимоном.
– Спасибо вам! Это так человечно… – она осеклась.
– Не за, что, милая. До вас вызывали врачей одной женщине, ей стало плохо, случился приступ. Её муж там, на берегу, на промысле. Детей забрала полиция.
– Боже, как странно…
Инга вопросительно уставилась на неё.
– Что именно?
– Что лишь дети способны заставить почувствовать боль, настоящую боль…
– Извините, не пойму вас…
– Ничего. Спасибо вам, мне пора! Спасибо вам большое!
– Пожалуйста. Рада была вам помочь.
Катрин уже спускалась с лестницы, когда до неё донеслось:
– Приезжайте к нам. Willcommen! Всегда рады.
Едва не споткнувшись о ступеньку, она вылетела на улицу, где её уже ждало такси. Впрыгнув на заднее сиденье, она выпалила:
–Пожалуйста, быстрее в аэропорт!
…
Понедельник семнадцатое июля; приближался День рождения Катрин. Лёжа в кровати с температурой тридцать восемь и три, с диагнозом – острый тонзиллит и нервное переутомление, она, как обычно возилась в своём смартфоне в поисках свежих новостей.
«Землетрясение в Китае…многочисленные жертвы…». Торнадо в США…сотни погибших…». «Теракт в Израиле…есть раненные…». Ураган на Юргемойских островах…сильные разрушения с человеческими жертвами…». «Столкновения демонстрантов с полицией в Англии…»
Устав читать весь этот список, Катрин отложила мобильник и закрыла глаза, откинувшись на подушки. Перед глазами проплывал тот самый Остров, который манил её воображение с детства. Он переливался всеми цветами радуги. На нём жили звери и птицы всевозможных пород, даже тех, которых уже нет на земле, а вокруг него мирно плавали огромные рыбы, дельфины и киты. Катрин знала, что когда-нибудь попадёт на этот остров, даже если ей придётся для этого стать миллионершей или умереть и попасть в рай. А там ей уже не понадобится ничего, ничего, но разве только её смартфон, куда уже ей без него, свидетеля многих событий, ставшего средством её борьбы, борьбы, которая не закончится даже тогда, когда она окажется на Острове своей мечты… Ведь вдруг там тоже появятся люди!…
Она глубоко вздохнула и снова задумалась, – я назову мой остров… – Островом Вики. Пусть плывут к его берегам все, кто жаждет радости и свободы жизни, кто ищет весёлых, беззаботных игр с такими же, как и он, и с совершенно непохожими на него существами. Пусть плывут и не боятся опасности, здесь их никто уже не обидит. Даю слово.
28-30.04.11.
ШАНТАЖ ВО СПАСЕНИЕ
В тот день рядом с зоной со львами было необычно мало людей. Да и сами львы не спешили показываться на публике, засев в своих импровизированных пещерах, расположенных в глубине пространных вольеров, внимая звукам и запахам, доносившимся сверху.
Главными действующими лицами в этот момент были не они. Толпы детей и взрослых облепили забор, ограждавший жирафа по имени Мартин от внешнего мира. Они наблюдали за тем, как работники зоопарка безуспешно пытались усыпить гигантское животное. После нескольких неудачных попыток ввести под кожу жирафа инъекцию, им, наконец, удалось проделать с ним эту операцию. Жираф качнулся сначала в одну, потом в другую сторону и зашатался, словно строительный кран под напором сильного ветра. Публика замерла в ожидании, когда животное обессилеет и рухнет на землю. Но жираф не сдавался, он походил в этот момент на маятник гигантских часов на городской ратуше. Глядя на происходящее, столпившиеся у ограды зеваки, смеялись, показывали пальцами на болтавшегося на длинных тонких ногах жирафа и о чём-то спорили между собой.
Обмякшего, Мартина вытолкали на середину площадки и, сбив с ног, уложили на асфальт. Дальше произошло немыслимое. Ещё пульсирующее тело животного на глазах у присутствующих стали разрезать на куски. Два человека в белых халатах спешно расчленяли жирафа на части. Они орудовали ножами для разделки мяса, напоминая мясников, работающих на бойне. Вскоре то, что осталось от Мартина, погрузили в большую тележку и повезли в сторону вольера со львами. Люди всё также флегматично и спокойно продолжали наблюдать за происходящим. Изредка переговариваясь между собой, они что-то объясняли своим чадам. Кто-то из детей прокричал вслед тележке с частями тела животного:
– Прощай, Мартин, ты был хорош, мы тебя никогда не забудем!
Спустя полчаса львы и львицы уже лакомились жирафьем мясом, даже не подозревая о том, что едят своего длинношеего соседа по парку.
Тем временем сотрудники вычищали территорию, в прошлом закрепленную за Мартином, вымывая водой из шлангов следы крови и ошметки плоти жирафа. Публика не спеша перемещалась к вольерам, с любопытством наблюдая за трапезой их обитателей.
…
– Подгнило что-то в датском королевстве! – воскликнула Катрин, стоя у зеркала в прихожей. Она собиралась выходить. Во дворе её уже ждало такси.
– Нет, я не дам этим психам пустить на фарш весь наш зоопарк! Сначала расчленили несчастного жирафа и вскормили его львам, потом усыпили самих львов, вероятно, как соучастников этого мерзкого убийства. Теперь хотят прикончить медведицу! Чокнутые! Если бы я была здесь, когда истязали Мартина, клянусь, я набросилась бы на них!
Катрин распалялась всё больше. Она часто разговаривала сама с собой, но сейчас она не просто говорила вслух, она кричала, глядя в отражение в зеркале. Казалось, что в данный момент она ненавидела всех людей и себя в том числе. Глаза её горели гневом, руки сжались в кулаки, пот проступил на лице.
Она схватила рюкзак, вложила в него укороченную деревянную биту, явно предназначенную не для бейсбола и, что-то бормоча себе под нос, выскочила в подъезд.
Как раз в тот момент, когда директор зоопарка решал вопрос об усыплении медведицы Урсулы, у которой внезапно умер двухмесячный медвежонок, к зоопарку подъехал микроавтобус с символикой природоохранной организации. Машина остановилась прямо у здания управления. Из салона вышли несколько молодых людей и принялись разворачивать плакаты и транспаранты с какими-то лозунгами. Молодые защитники животных требовали прекратить кормить мадагаскарских удавов морскими свинками и мышами, которые могли бы еще послужить науке в качестве экспериментального материала.
– Хватит убивать мышей – они служат науке!
– Убивая мышей, вы убиваете науку!
– Не душите прогресс! Морские свинки это не свиньи, которых можно гнать на убой!
Затем активисты устроили флешмоб. Взявшись за руки, они растянулись в длиннющую цепочку, изображая удава. Со стороны головы к гигантской импровизированной змее подкатили тачку с овощами и фруктами, предлагая ей отведать вегетарианской пиши. Змея охотно принялась вкушать плоды растительного мира, демонстративно отказываясь от мышей, подносимых ей с другого боку.
Акцию протеста освещало несколько центральных телеканалов, корреспонденты местного радио и прочие представители местной прессы.
Со стороны за всем этим действом наблюдали прохожие и посетители зоопарка.
Катрин остановила такси недалеко от горстки митингующих активистов. Среди протестующих она узнала своих бывших коллег, с которыми она прежде состояла в одном из природоохранных обществ, в итоге оказавшимся филиалом норвежской нефтяной компании, проводившей нефтедобычу в Северном море. По этой причине она покинула общество, в то время, как её коллеги, зная о подлоге, продолжали свою работу на службе у «фальш-эков» и «гринов», как она называла подобные организации.
– Хьорд, Мартин, что вы делаете здесь?
Узнав Катрин, экс-коллеги замялись. Флэшмобовская змея на глазах распадалась на части.
– Катрин, это ты?! – заговорила импровизированная голова змеи.
– Да, Мартин, это я, а то ты не видишь. – Она ухмыльнулась. – Неужели протестуешь по поводу убийства твоего тёзки?
– Нет, – отстранённо произнёс Мартин, – мы выступаем против вскармливания рептилий мышами и морскими свинками.
– Так вы тут собрались ради мышей? – глаза её сверкнули. – Что ещё за Том и Джерри? Весь этот балаган в честь отважного мыша и панихиды по пятачку? Вы что, из клуба Мики Мауса? – она расхохоталась.
– Ладно тебе Катрин, – вмешался Хьорд, тебе какое дело, за что мы тут выступаем, хоть за мышей, хоть за кого угодно. Это тебя интересуют только большие проекты, а кто позаботиться о тех же мышах?
Катрин уставилась на плакат, где было красным по белому написано:
«Руки прочь от мышей – они дети науки!»
Под надписью была изображена белая мышка в руках медицинского работника со скальпелем в руках. Увидев это, она чуть не задохнулась от ярости.
– Это так вы защищаете бедных мышек?! Да вы извращенцы!
– Проваливай отсюда, Катрин! – заголосил было Мартин, но Катрин, оттолкнула его от себя, и направилась к зданию управления.
– О, недоразвитые грызуны, поедающие содержимое домашних холодильников! – на ходу восклицала она. – Инфантильная хомячатина, чьи жующие челюсти не знают отдыха ни днём, ни ночью! Да это же бред, как и всё в этом прогнившем болоте!
– Господин! – закричала она, остановившись под окнами кабинета директора зоопарка. – Господин директор, если вы сейчас же не ответите мне, я разобью все стёкла в вашем кабинете! Вы слышите меня или нет?
Спустя полминуты из окна кабинета показалось плотное розовощёковое лицо Йонса Перверсона – директора местного зоопарка.
– Что вам надо? Чего вы шумите так?
– Что мне надо? Вы ещё спрашиваете, что мне надо? – распалялась Катрин.
– Да, спрашиваю, потому что не знаю, чего вы хотите от меня и почему кричите у меня под окнами, угрожая начать бить стёкла!
– А вы спросите у жирафа Мартина, расчленённого вашими работниками! Спросите у львов, которых вы вскормили Мартином, а затем безжалостно усыпили! Спросите у медведицы Урсулы, которую вы тайно готовите к казни! Вы вивисекторы – управляете зоопарком! Вы киллеры животного мира!
– Уходите отсюда или я вызову полицию! – замахал руками директор. – Сейчас же!
– Полиция защищает убийц невинных животных, – и это в демократическом государстве? Вы с ума сошли или у вас никогда не было разума, раз вы дошли до такого! Никуда я отсюда не уйду, пока не получу от вас ясного ответа!
– Да кто вы такая, чтобы диктовать нам тут правила управления зоопарком?
– Я гражданка моей страны! Житель Европейского Союза. Имею равные с вами и ещё с пятьюстами миллионов граждан ЕС, права. Я была в десятках стран, видела много ужасов, которые люди творили по отношению к животным, но я никогда не видела, чтобы в учреждениях, призванных оберегать животных, их убивают… Убивают по надуманным причинам, лишь бы избавиться от них!
– Да, что вы знаете о причинах, побудивших нас пойти на эти шаги?!
– Какие бы причины ни были, к вам обращались и зоопарки, и общественные организации, и общества защиты животных, и простые люди с просьбами и требованиями не умерщвлять этих животных, найти выход из сложившегося положения. Мало того, некоторые из них предлагали забрать животных к себе. Но вы отказали им и укокошили этих несчастных зверей… ещё и на глазах у публики… в центре Европы!
Она не заметила, как рядом с ней окопалась группа журналистов, которые снимали на камеры её ожесточенную дискуссию с директором Zoo.
– А теперь вы спланировали, как избавиться от медведицы! Как такое возможно? Почему такое возможно, вы можете мне ответить?
– Я вам ничего не собираюсь отвечать, – заорал Перверсон, но заметив камеры корреспондентов, снизил тон. – Никакую медведицу мы не собирались и не собираемся усыплять. Не несите чушь!
– Я несу чушь?! Ещё скажите, что вы не говорили об этом со своим заместителем в прошлый вторник во время дневного совещания!
– Что? Откуда вы знаете, что мы обсуждали на совещании? – занервничал Перверсон. – Ничего мы такого не обсуждали, оставьте свои фантазии при себе! И вообще, не мешайте работать. Устроили здесь спектакль…
Катрин уже заметила рядом с собой журналистов и, указывая на Перверсона, обратилась к ним:
– Вы слышали, никакую медведицу зоопарк не собирается умерщвлять?! Вы слышали? Слышали. Директор зоопарка только что сказал, что медведице Урсуле ничего не угрожает. До этого проходила информация, что дирекция зоопарка планирует усыпить медведицу, у которой недавно умер двухмесячный детёныш. Но сейчас мы слышали, что это не так. Правда, господин директор?
– Да, правда, – не сразу ответил растерянный и взволнованный Перверсон, – медведице Урсуле ничего не угрожает.
Долго не думая, Катрин влетела в подъезд здания дирекции и бегом взобралась на второй этаж. Через несколько секунд она уже стояла в кабинете, напротив его хозяина. Рядом с ним сидел его помощник. У дверей за спиной Катрин в бессилии размахивала руками секретарша.
Перверсон в недоумении смотрел на Катрин, вытаращив зрачки.
– Что вам здесь нужно? – в шоке вскричал он.
– Господин Йонс Перверсон, я знаю всё, о чём вы тут договаривались. У меня есть доказательства, что вы и ваши подчинённые готовились умертвить сибирскую медведицу по имени Урсула, у которой по невыясненным причинам умер двухмесячный детёныш. Если вы сейчас же не подпишите официальное подтверждение того, что дирекция зоопарка создаст все условия для реабилитации и спокойного, безопасного проживания медведицы, то видеозапись с того самого памятного совещания окажется у них.
Она показала на окно, где внизу на улице в ожидании сенсации столпились журналисты.
– Или желаете, я приглашу их сюда? После жирафа и львов, даже эти всеядные циники и люди, проглотившие ваши предыдущие зверства, нового преступления вам ни за что не простят. И я приложу для этого все усилия, я вам обещаю, чего бы мне это не стоило! У меня есть связи в парламенте, а это значит, что я вынесу этот вопрос на самый верх!
– Скажите, откуда у вас видео, которым вы тут бравируете? – оборвал её помощник Перверсона.
– Вам этого не нужно знать. На свете есть ещё люди, для которых жизнь – это не ваши лживые лозунги и картонные декорации, которые вы сооружаете, превращая зоопарк в кладбище животных!
– Итак, – обратилась она к чиновнику, – я сию минуту передаю видео журналистам, а они запускают его по всем каналам, навеки впечатывая ваше имя в кровавую историю человечества… Окэй?
– Нет! – вскрикнул испуганный директор. – Не надо этого делать! Мы сможем договориться…
– Бретта, – обратился он к секретарше и выпалил, – составьте соответствующий текст директивы относительно необходимого ухода за медведицей, лечения, если таковое потребуется, улучшения её питания и прочих пунктов, связанных с содержанием животного.
– Значит, будет директива? Отлично, одна копия достанется мне.
– Да, это то, что мы в принципе и планировали, не о каком умерщвлении медведицы и речи не шло, – солгал Перверсон, тяжело выдыхая.
Катрин передёрнуло. Она смотрела на него и не понимала, как люди, лишённые сострадания к животным, получают право распоряжаться их жизнями?! Где кроются истоки этой садистской иронии? Педофилы проникают в структуры детского образования, врачи-садисты в медицинские учреждения, человеконенавистники добиваются неограниченной власти над людьми, враги животного царства получают доступ к питомникам и зоопаркам… Что это, если не насилие над человеческим разумом?! – думала она.
Она ещё раз заглянула в его крохотные глаза и увидела в них чувство глубоко спрятанной вины. Так, по крайней мере, ей показалось.
– И не изолируйте её больше от людей… пожалуйста… Вы же люди, как-никак… – сказала Катрин и вышла, держа в руках копию только что опечатанного документа, дававшего надежду на то, что медведице Урсуле ничего не угрожает.
Стояла солнечная апрельская погода. Взрослые и дети столпились напротив просторного вольера, в дальнем углу которого копошилась большая бурая медведица. Она лакомилась фруктами и другими гостинцами, принесёнными ей посетителями зоопарка. Урсула уже почти отошла от последствий трагедии. С каждым днём потеря детёныша становилась всё дальше. Время притупляло импульсы, время от времени пробуждавшиеся в её звериной памяти. А специально приглашённые зоопсихологи работали над тем, чтобы наполнить жизнь медведицы новым содержанием и позитивными впечатлениями. Игры, общение, задания с использованием цветовых гамм и звуковых фонов положительно влияли на психику хищного зверя.
Катрин стояла в стороне и наблюдала за Урсулой. Жизнь её была спасена. Но лица, совершившие предыдущие преступления, продолжали свою работу. Оставался на своей должности и Перверсон. Катрин сдержала слово; она не стала распространять видео с совещания, только ради того, чтобы не навредить другим животным и в первую очередь Урсуле. Она понимала, что стала заложницей своего же шантажа. Но выходить из игры она не собиралась, напротив, планировала усилить давление на дирекцию зоопарка. Вот только сначала надо будет по-новому наведаться в Испанию и слетать в Корею – устроить в гостях у «мачос» и у любителей фаршированных пёсиков «внеплановый переполох». И тогда можно будет вновь заняться этим поганцем и извращенцем Перверсоном. А пока пусть учится любить зверей, раз природа не наделила его и его подопечных этим даром.
Она вспоминала, как в детстве вместе с родителями гуляла здесь по выходным. Как пыталась учиться понимать язык зверей и птиц, подражала им, иногда передразнивала их. Особенно она любила дразнить мартышек, подражать крикам павлина и слушать тяжёлые вздохи бегемота Пауля. Она с грустью и радостью вспоминала те дни, когда животным в её стране ничего не угрожало. Но времена изменились. Она ещё раз взглянула туда, в глубину вольера, где спряталась от этого мира, вынужденная жить в неволе, несчастная медведица и прошептала:
– Пока, Урсула… Прощайте, звери, я скоро вернусь к вам!…
Марат Шахманов