После «петровок» отошла в мир иной Лукерья, оставив после себя живые мощи не земле. Соловей и кукушка смолкли на Петров день, и звон колокольный послышался откуда-то «сверху».
Не знаю, подмечал ли кто, но в образе Лукерьи ясно просвечивает история ветхозаветного Иова*. Однако глубоко женственная природа образа выражает небывалую кротость, смирение, благодарность, и чувство всеохватывающей любви ко всему живому в такой их высоте и простоте, которая сродни лишь Душе народа, из лона которого родилось на свет это чудо, уже не только одного литературного характера, но метакультурного значения и свойства. Лукерья не родственница пророкам и пророчицам, как Иов, считавшийся двоюродным братом патриарху Аврааму. Ей не по чину, как убеждал её священник, видеть вещие видения. Но именно о таких как она, Иисус сказал: «блаженны не видевшие и уверовавшие». И она увидела Его…
Ни капли зависти к судьбе своего несостоявшегося супруга, ни обиды на Бога, ни малейшего недовольства на участь свою – нет в Лукерье. Напротив, она искренне желает счастья своему Васе и его семье. Она и не воспринимает свою участь как какой-то великий крест, приводя в пример истории великих мучеников. При этом она даже не подозревает, что умирать, усыхая так, как она – в забытье, в бесславии, даже не на обочине, а, образно говоря, в небытии истории, испытывая высочайшие душевные чувства – это, самый что ни на есть, неосознанный ею подвиг. Она не зарывалась в землю, как тот угодник, не простояла тридцать лет прикованной к столбу как Симеон Столпник, не спасала народа своего ценой своей жизни, как Жанна д’Арк, лишь попросила у барина снизить оброк для крестьян и предпочла маленькой, но надежде на исцеление в больнице, жизнь, слабую, но жизнь тут, в забытом богом хуторе, в ветхом сарае, откуда в холода переносили её немощное тельце или «живые в мощи» в предбанник флигеля.
Красивая, полнокровная девушка, медленно усыпая, иссякла плотью, ушла чистой девой из земного мира в мир иной, в мир лучший. Была вознесена на крыльях невеста Христова.
А до этого в образе Васи увидела она Его, своего Спасителя и духовного Жениха, идущего по полю пшеничному к ней на встречу…
Она сквозь пелену своих провидческих снов идёт к Нему, подобно, томящейся в вековом плену Навне*, взыскующей Встречу со своим небесным спутником…
И Та, Коей предназначено стать Женой, облечённой в Солнце, озаряет путь звёздочкам Логоса, кружащим в океане вселенской Гармонии, среди которых ослепительно прекрасная душа тургеневской Лукерьи восходит к новым мирам, к чертогам вечной Божественной Любви…
Лунный серп в ночи мерцает.
В поле тают васильки.
В мыслях сонных проплывают
Мимо брачные венки.
В волосах укрылся месяц,
Став серебряным венцом.
За рекой стихают песни,
Молкнут пляски с бубенцом.
Высоко над рожью спелой
Безбородый, молодой –
Он идёт в одеждах белых,
Он зовёт её с собой…
В небесах над миром дольним,
Распростёрши аж до звёзд
Крылья чайки – птицы вольной –
В терем свой её вознёс.
Улеглись и боль, и мука.
Тело снова расцвело.
В хороводе держат руки
Первоангела крыло…
__________
Прим. авт.
После прочтения очерка обнаружил в оценке А.П. Чебышева-Дмитриева: «ибо Лукерья — этот русский Иов многострадальный…» (1874 г.)
«Миссия Тургенева заключалась в создании галереи женских образов, отмеченных влиянием Навны и Звенты-Свентаны.» (Дл.Л. Андреев, «РМ», гл. 4. «Миссии и судьбы»).
22.02.17.
М. Шахманов