Сердце Жанны

«СЕРДЦЕ ЖАННЫ»

Автор: Марат Шахман.

(История одной дружбы…)
Он давно уже собирался уехать во Францию, но пообещал друзьям, что они встретятся в Испании, несмотря ни на что. Это была их мечта с того времени, когда они гастролировали все вместе в составе фольклорного ансамбля по Каталонии. Они дали друг другу слово вернуться в скором времени в Барселону и сыграть прямо на Королевской площади. С Карин он встретился на концерте, где в одном из номеров играл на конго совместно с группой музыкантов, познакомившихся с ним случайно, услышав, как он барабанил на коробке из-под пива, тусуясь в одном из парков Парижа. Когда-то он был профессиональным барабанщиком, играл в основном на этнических инструментах, таких, как кавказский барабан, томбак, конго, но потом забросил это ремесло и отправился в путешествие по Европе.

– А ты зажигаешь! – сказала ему Карин после концерта.
– Ты тоже, – не растерялся в свою очередь он.
– Наглец, – усмехнулась она. – Как тебя звать?
– Уличный барабанщик.
– Это я знаю. А как тебя назвали родители? У тебя были родители?
– Были. Назвали Маратом.
– Ха! – звучит весьма по-французски. – Но я буду называть тебя Мара, – произнесла она с ударением на последнем слоге, – без «т».
– Ещё более по-французски? – поинтересовался он.
– Да! – засмеялась она. – А как твоя фамилия?
– Зачем тебе моя фамилия?
– Чтобы знать, под каким именем тебя искать, если ты вдруг сбежишь, прихватив с собой наши партитуры.
– А что, они чего-то стоят?
– Конечно, стоят! – вмешался в разговор, вошедший в гримёрную гитарист группы по имени Салем. – Стоят всей её карьеры. – Он бросил саркастический взгляд на Карин.
– И твоей тоже! – не растерялась Карин. – Так, как твоя фамилия? – не отставая от него, переспросила она.
– Есенин.
– Есенин? Красиво звучит? Или ты врёшь? По-моему был такой поэт – Есенин?!
– Был. Ну и что.
– Ладно, пусть будет Есенин, если своей фамилии у тебя нет.
– Есть! – на этот раз серьёзным тоном отреагировал он.
– Так говори, иначе мы не сможем заключить с тобой контракт, – она подмигнула Салему и снова уставилась на него.
Удивлённо посмотрев на Карин, он вытащил из кармана куртки паспорт и протянул ей.
– Так, – раскрывая паспорт, сказала она, – Marat Zhaniev. Не хватает только Поля. Ты что француз?
– Ага.
– Судя по-твоему акценту, ты русский.
– Почти.
– Кстати, а откуда ты знаешь французский?
– В школе учил, и в университете проходили.
– Не знала, что в России преподают французский язык. Оказывается не всё так плохо в этом мире.
– Это довольно редкое явление, в основном преподают английский и немецкий, но так как моя тётя преподаватель французского, меня перевели в её класс, где изучали français.
– Понятно. Здорово! Хочешь играть с нами? – поинтересовалась она, не без восхищения глядя на него.
– Поиграл бы, пока живу тут, – непринуждённо ответил он.
– А ты куда-то ещё собираешься?
– Да, в Барселону. Это конечная точка моего маршрута.
– Возможно, что поедем туда вместе, – отреагировал Салем.
– Рано ещё говорить, концерт только через два месяца и то под вопросом, – скептически заметила Карин.
– Посмотрим, – произнёс в ответ Марат. – Время покажет.
– Хорошо, мальчики! – воскликнула Карин, собираясь уходить. – Послезавтра играем в «Утопии»» («Utopia»). Так ты с нами? – окинув его уверенным взглядом, спросила она.
– Да, я с вами, – утвердительно ответил он.
– Отлично! Ну, тогда пока! Салем, – бросила она у выхода, – позаботься о нём, а то вдруг его приберут к себе полицейские и вместо того, чтобы играть с нами на барабанах, он будет лобать с бомжами и проститутками на тюремных нарах. Слишком жирно будет легавым! – она рассмеялась и, махнув рукой обоим в знак прощания, вышла из гримёрки.
– Хорошо, не беспокойся, я отведу его к нам, – улыбаясь, бросил ей вслед Салем.

Салем Анри был французом по отцу и алжирцем по матери. Нередкая история для Франции последних двадцати-тридцати лет. В его внешности, что закономерно, было немного от француза, немного от алжирца. Таких, как он, во Франции ещё называют метисами. Салем жил с друзьями в съёмной квартире на окраине столицы, куда и привёл своего нового знакомого и партнёра по группе.
– Располагайся, дружище! Наш дом – твой дом.
– Спасибо, – сказал в ответ Марат. – Если что, я готов заплатить свою долю за проживание.
– Не парься, – хлопнув его по плечу, сказал Анри, – пока ты здесь, ты мой гость.
– Наш гость! – отозвался из другой комнаты Жорж, басист группы. – Главное, выдержать – наши репетиции, – заходя в комнату, поведал он. – А то соседи не выдерживают, – он постучал по стене. – Время от времени вызывают полицию.
– Не любят музыку? – спросил он, усаживаясь в кресло.
– Может, и любят, но не в семь утра, – ответил Жорж и звучно рассмеялся во весь голос.
– Жорж! – протянул он ему руку в знак знакомства.
– Марат, – ответил он, пожимая его руку.
– Мы репетируем два раза в день, – сказал Салем, – один раз утром дома за неимением другой возможности, и вечером в студии с Карин. Если утреннюю ещё можно пропустить, то вечернюю никак. Карин очень требовательна, и не любит когда кто-нибудь опаздывает, не говоря уже о пропусках.
– Не женщина, а фурия, – закивал Жорж. – Наказывает вычислением процентов из гонорара. Все уже тут успели испытать её правосудие на себе. Салему, правда, пока больше всех везёт, его она не штрафует.
– Потому что у меня все пропуски были по уважительной причине, –усмехнувшись, ответил Салем.
– Конечно, кто же спорит, обслуживал интересы управляющей компании. Даже однажды сдавал тест на беременность.
– Что? – удивился Марат.
– Да. Как-то Карин неудачно выходила замуж. Брачная ночь состоялась, а свадьбы нет. Жених сбежал, оставив своё…
– Довольно тебе, – отозвался Салем, впрочем, без особого раздражения.
– Дай хоть закончу. Так вот, Салем был вынужден бегать в медицинский центр сдавать тест, так как Карин в этот момент была занята срочными делами.
– Круто. И что в итоге: положительно? – решил подыграть ему Марат.
– Я смотрю, ты заинтересовался, – расхохотался Жорж, открывая банку пива. – Будешь пиво?
– Нет, спасибо, не пью.
– Муслим? Трезвенник? Язвенник?
– Оставь парня в покое, и хватит рассказывать ему всякую чушь. – Салем взял со стола пачку сигарет, вытащил одну и спокойно закурил.
– Всё, что касается нашего работодателя, не может рассматриваться мной, как чушь. Любая деталь важна. Нет, – продолжая, сказал он, – к счастью отрицательно.
– Почему же к счастью?
– Ну, представь, если бы она забеременела, мы бы сейчас снова играли где-нибудь в подворотнях или в метро. К тому же у ребёнка не было бы отца и нам бы пришлось заменять его поочерёдно, что, непременно сказалось бы и на нашем общем бюджете. Памперсы, ползунки, игрушки, смеси, всё такое… Сам понимаешь. – Он глотнул пива и громко отрыгнул.
– Жорж только притворяется похабником и отвязным типом, на самом деле, за его плечами Сорбонна. Интеллектуал. Он пишет тексты для наших песен.
– Карин поёт песни на его стихи?
– Не все, но некоторые. Многие наши песни родились задолго до Карин, когда ещё мы пели на улицах и зарабатывали копейки.
– Мы и сейчас зарабатываем немного, – закуривая, произнёс Жорж. – Однако на более-менее приличную жизнь хватает. По крайней мере, на улице больше не живём и где попало не питаемся. А ты как оказался в Париже? – пристально посмотрев на него, спросил Жорж, как будто только что заметил его.
– Открыл визу в посольстве, купил билет на сайте, взял вещи и прилетел, – невозмутимо ответил Марат.
– Беженцем не сдавался?
– Пока не пришлось.
– Думаю, и не придётся.
– Надеюсь.
– На сколько дали визу? – спросил в свою очередь Салем.
– Через два дня истекает.
– Что будешь делать?
– Пока не знаю. Может, перееду в Испанию, там обращусь в Красный Крест или вернусь обратно.
– Пока не спеши. Что-нибудь придумаем. – Он достал из стола записную книжку и протянул её Жоржу, – найди тут номер мсье Арона. Может быть, он сможет помочь. Встретимся с адвокатом, поговорим, что надо делать в таких случаях.
– А что делать, – рыская в записной книжке, предположил Жорж, – два варианта, либо депортационная тюрьма, либо обезьянник для беженцев. Адвокат скажет то же самое.
– Возможно, он скажет то же самое, но он предложит свой план действия и гарантирует какую-никакую защиту, – рассудил Салем.
– С тобой не поспоришь, железобетонная логика! – вскинув руки, с наигранным восторгом отметил басист с дипломом Сорбонского университета.
Анри ухмыльнулся и неспешно поплёлся на кухню.
– Идёмте, перекусим! – позвал он их.
– Салем или Анри, как угодно, честь и совесть нашей банды. Без него всё давно бы уже развалилось. В нём есть то, чего многие в этом мире уже утратили. Не перестаю удивляться ему; порой он кроток как ребёнок, сделает всё, о чём его не попросят, но стоит ему столкнуться с малейшей несправедливостью по отношению к близким ему людям, он превращается в быка. – Он состроил рога у себя на лбу. – Но да ладно, пойдём, пожрём! Сожрём быка! – Он снова расхохотался.

На следующий день Марат вместе с Салемом поехали к адвокату. Получив от него рекомендации, они решили пройтись по городу . Зайдя по дороге в музыкальный магазин, они купили тамбурин и палочки к нему, и после отправились на репетицию в студию, которая располагалась недалеко от метро Порт-д’Орлеан.
Карин уже ждала их, нервно теребя провод микрофона, закреплённого на стойке.
– Пунктуальненькие мои, пришли! – с иронией в голосе поприветствовала она новоприбывших.
– Как ты их назвала? – с ухмылкой спросил Жорж.
– Тебе-то это чувство вообще незнакомо. Если бы я не отправила за тобой Рене, ты бы неизвестно во сколько явился.
– Знаете, на кафедре точных наук не существует сослагательного наклонения, – беря в руки гитару, попытался отбиться от нападок Жорж.
– Что-то я не слышала такого факультета нигде, – парировала в свою очередь Карин.
– Там, где я учился, есть даже факультет эротического языка. Правда, он подпольный.
– Что? Какого языка?
– Да, да, я не вру. Вот, хотите послушать? – он стал наигрывать ритм, одновременно подавая знак Рене – клавишнику группы – подыграть ему.
– Что ты задумал? – удивилась Карин.

– Жаба лилией стала прекрасной
на державном гербе Каролингов;
о, Фриниция – Дева Свободы!
Твой язык покорил меня страстью
и любовью простого народа,
что на нём воспевал твои стопы,
Твои руки, твой стан, твою грудь,
и к сердцам твоим верные тропы
открывал,
по земле Меровингов
пролагая заветный путь!

Я на нём убиваю надежду,
я на нём воскрешаюсь в тебе,
и клянусь неизвестной судьбе –
выражать на нём глубже, чем прежде,
моих чувств бесконечную суть,
мою дикую, дикую нежность!

Я люблю твой языческий эрос
в самом сердце твоём, в глубине
твоих чресл, таящей на дне
отражений космических сферы!

Говори мне и пой на французском,
я другим не внимаю речам,
будь в Париже я, в Нанте, в Тулузе,
будь в Руане я, или в Мюлузе
по-французски меня ты встречай…

– Как всегда, гром среди ясного неба! – не сразу отреагировала Карин, расстёгивая верхние пуговицы рубашки. – Жарко, аж дыхание перехватило. Но последние строки я бы убрала, слишком сентиментально и перебивает предыдущие образы, развенчивают тайну стиха своей откровенной патетикой. К тому же топонимы рифмовать как-то не очень то.
– А мне нравится! – отозвался Рене Боше. – Эта же будет песня, а не просто стихи, и должна быть ясность, обращение именно к французской публике на французском же языке, таком, какой он есть. Насчёт хита не знаю, не в этом, наверное, назначение стихов Жоржа, но песня из них может получиться. У меня уже даже сложилась в голове часть мелодии… Послушайте. – Он стал наигрывать на клавишах сочинённый им только что отрывок мелодии.
– Интересно. – Карин взяла листок со стихами и стала напевать слова под музыку Рене. Анри поднял с пола соло-гитару, и, показывая Марату жестом на барабанную установку, взял ноту. Вскоре, инструменты в руках музыкантов зазвучали, зазвенели, забились ещё не в едином, но в неизбежно синхронизировавшемся ритме. На фоне стихийно рождавшегося аккомпанемента звучал голос Карин и слова новой песни…

Когда песня была полностью готова, они решили назвать её словами из текста, которые, по их мнению, отображали саму суть идеи. «Parle en français!» – под таким названием она впервые прозвучала на сцене перед самыми близкими поклонниками на одной из общих вечеринок.

Марат довольно быстро вписался в коллектив, заняв место основного ударника – афро-француза Ноэля, приостановившего участие в группе из-за давнего конфликта с продюсером и менеджером группы Винсентом Робером. Ноэль уже давно собирался уйти, но Карин упросила его остаться, пока ему не найдётся достойная замена. Марат и раньше играл с различными группами, исполнявшими, как рок, джаз, этно, так и эстрадные композиции, поэтому ему не составило особого труда вникнуть в суть стоявшей перед ним задачи, и постепенно адаптироваться к новой музыкальной специфике. Карин была довольна им и старалась обходиться с ним иначе, чем с остальными участниками группы, проявляя к нему порой необъяснимую заботу. Вряд ли она флиртовала, флирт распознаётся моментально. В её отношении было что-то глубоко дружеское, что, впрочем, не исключало зарождения чего-то большего, так как дружба непременно является той самой основой, на которой строятся все подлинные отношения между людьми, не исключение и отношения между мужчиной и женщиной. Ей удалось добиться для него права играть в группе на законных условиях, заключив с ним пробный контракт на полгода. Винсент был крайне недоволен этим её решением, но ему пришлось принять ею волю и пойти ей на уступки в этом вопросе.
– Неужели больше нет никого из местных, обязательно нужно брать человека неизвестно откуда?! – возмущался продюсер.
На это Карин хладнокровно отвечала:
– Он выручил нас в сложный момент, когда у нас не было никого, кто сыграл бы с нами на концерте, теперь мы выручим его. Хотя, я думаю, он и сейчас нас выручает, так как из-за твоих заморочек мы лишились очередного ударника. И что у тебя никак не складывается с барабанщиками, не понимаю! Чем вы друг друга не устраиваете?
– Зато у тебя, я вижу, всё складывается! – не без ехидства заметил Робер. Он был явно раздражён и зол.
– Ошибаешься, друг мой, ничего кроме дружеских чувств я к нему не питаю. А если что-то и произойдёт, ты узнаешь об этом первым. – Она рассмеялась ему прямо в лицо, заставив его ретироваться.
– Только не забудь запастись тестами! – уходя, бросил на ходу Робер. – На этот раз может и не пронести!
– Сволочь! Козёл! – крикнула она в ответ, не желая оставаться в долгу.
– Пока, дорогая моя, изучай новые ритмы! – нанёс последний укол Робер и скрылся за дверью.

2

Поездка в Барселону откладывалась по причине того, что продюсеру Винсенту Роберу не удалось договориться о сумме гонорара и статусе концерта. В итоге они решили провести концерт в Париже в «L’International» и в парке Parc de la Villette в рамках большого музыкального фестиваля «Villette Sonique», что тоже было неплохо для не столь раскрученной группы, какой являлась «Le Cœur De Jeanne». Кстати, из-за этого названия ей пришлось принять на себя шквал критики людей из шоу-бизнеса, имевших отношение к её творчеству, и в первую очередь со стороны самого Робера.
– Ты что из Средневековья явилась в наш мир? Откуда эти имена, эти названия? Вроде и чувство стиля у тебя есть и вкусом не обделена, а всё в орлеанские девы рядишься! Ну, зачем тебе всё это, объясни?!
– Если ты это до сих пор не понял из наших текстов, из наших песен, то объяснять бесполезно.
– Если бы ты могла продавать имя Жанны д’Арк, то я бы сам доспехи на тебя надел и выступал рядом в костюме герцога Лотарингского, лишь бы шли продажи, но ты ведь серьёзно повёрнута на этой истории. А в наше время ни к чему серьёзно относиться нельзя. Это противопоказано. Наше время – время фарса, тем более в искусстве!
– Сам себе противоречишь.
– Почему это?
– Говоришь, ни к чему нельзя серьёзно относиться, а сам боготворишь деньги.
– Так это совсем другое! Для чего ты выступаешь, разве не ради денег? Если хочешь петь, пой себе, не выходя из студии. Зачем тебе концерты и продажи билетов?
– Самовыражение, Винсент, самовыражение.
– Выражайся себе на здоровье, зачем же лезть в шоу-бизнес!
– Кто виноват, что по-другому не донести своего творчества до людей.
– Как это так не донести? Ты и твои дружки пели ведь на улицах и прекрасно себе самовыражались, не испытывая проблем со зрителем. Что вас не устраивало?
– Ладно, Винсент, мне надоело с тобой спорить. Ты извращаешь тему разговора. Группа моя и назвала я её так, как захотела. Хочешь работать со мной, смирись. Не хочешь, то я не стану удерживать тебя в Сердце Жанны.
– О, этот пафос! Ладно, ладно! Только пойми, чтобы давать престижные концерты и получать за выступления высокие гонорары, надо проводить правильную коммерческую политику. А коммерция это трезвый расчёт.
– Вот ты и занимайся ею, а мы будем петь. Каждому своё.
– Она неисправима!
Несмотря на то, что диалог с Винсентом чаще всего заканчивался таким образом, дело у них более менее шло, и Робер не спешил бросать группу, параллельно с этим занимаясь ещё несколькими проектами. Он чувствовал наличие потенциала у этого проекта, который он связывал не столько с группой, сколько с самой Карин.
Карин была личностью. В свои двадцать шесть лет она ещё не успела многого добиться на поприще музыкального бизнеса, но в творческом отношении создала много качественных, зрелых вещей, признанных в альтернативных кругах ценителей музыки. Что это такое – альтернативные круги ценителей музыки? Это целое движение, зародившееся в среде уличных музыкантов, охватившее в дальнейшем все музыкальные слои, все коллективы, чья музыка, чей стиль, чьи финансовые возможности не отвечали требованиям, установленным в шоу-бизнесе. Своего рода антиглобалисты в отдельно взятом сегменте мирового финансового, политического, культурного маховика.
Своей песней «Сердце Жанны», от чего и пошло название группы, Карин пробила себе, не столько дорогу наверх, так как в АКЦМ действовали немного другие законы и критерии, сколько к сердцам поклонников.
Слова из песни, растопившие лёд на пути Карин и её группы, звучали так:
Я не уйду из твоего сердца,
Даже если ты забудешь меня.
Мы связаны узами огня,
Муками сердца…
О, Жанна!

Je ne quitterai pas ton coeur,
Même si tu m’oublies.
Nous sommes liés par les liens du feu,
et l’agonie, l’agonie du cœurs…
Oh, Jeanne!

Перед концертом Карин пригласила ребят в ресторан пообедать и заодно обсудить с ними предстоящие события.
– Ну что, моя музыкальная нация, есть ещё огонь в нашем сердце или только агония? – Она усмехнулась, отглотнув вино из бокала.
– Что-то ты пессимистично настроена, – заметил Анри. – Огня хватит. Когда его не хватало?!
– Дадим жару, не переживай! – заверил её Жорж, поглощённый поеданием жаренной куриной ноги. – Съедим всех!
– У тебя всё с едой ассоциируется, – отметил Рене. – Нельзя же так.
– А, ты намекаешь на жабу на гербе? Так она давно уже съедена каролингами, став лилией. Кстати, где мои лягушачьи лапки, чё меня кормят тут всякой фигнёй? Гарсон, тащи лапки! – Он махнул официанту, указывая на тарелку и изображая жестами прыгающую по столу лягушку.
– Я серьёзно, ребята, – покончив с вином, сказала она. – Нам нужно срочно синхронизироваться, я не чувствую единого ритма между нами.
– И как ты предлагаешь это сделать? – оторвав взгляд от тарелки, и, вопросительно посмотрев на неё, отозвался Жорж. – Напиться? Пройтись ночью по Десятому Округу? Устроить групповой секс, наконец?
– Ах, ты… – Карин швырнула в него полотенце для рук, угодив ему прямо в лицо. – Паскудник!
– Я же пошутил! – задыхаясь от смеха, прохрипел Жорж Сандье. – Пошутил!
– Ну и шутки у тебя! Что люди подумают? – отходя от гнева, сквозь зубы процедила Карин.
– Всё, больше не буду.
– Знаем тебя, не будешь ты больше! Ладно, – отмахнулась она от него, – я предлагаю поездку в Руан.
– Куда? – вскочил с места Жорж.
– Ты, если не прекратишь шутить, никуда с нами не поедешь? – остудила его Карин.
– Ты требуешь от него невозможного, – заметил Анри с улыбкой.
– Он знает, о каких шутках я говорю, – Карин обдала басиста ледяным взглядом.
– Я всё понял, прости меня, пожалуйста! Клянусь жабами на гербе предков, больше не буду! Ну, если хочешь, лилиями поклянусь? Чем хочешь! А хочешь, брошусь на автобус? – Он вскочил со своего места и дёрнулся к выходу, но Анри вовремя остановил его, схватив за рукав и воротник куртки.
– Прекрати, сядь! – окрикнул он его.
Зная буйный характер своего товарища, Анри не стал церемониться с ним и испытывать судьбу; Жорж вполне мог выполнить любое, даже самое безрассудное, своё обещание.
– Итак, в Руан, – успокоившись, сказала Карин. – Сердце требует вдохновения. Сердце Жанны жаждет сил…
– В Руан! – поддержал её Салем, кладя руку на стол ладонью кверху.
– В Руан! – прокричали Рене и Жорж, накрывая своими ладонями ладонь Анри.
– Мара, поедем с нами? – сказала она, с какой-то необъяснимой, дикой грустью глядя ему в глаза.
Заметив её настроение, он протянул ей руку, и, взяв её маленькую ладонь в свою, водрузил её на самый верх пирамиды из рук.
– В Руан! – прокричали они все вместе. – Hourra! Hourra! Hourra!

На следующий день они уже ужинали в Руане. Вечером перед сном Карин зашла в комнату к Жоржу. Он сидел на кровати в неподвижной позе, на полу перед ним валялся исписанный листок бумаги.
– Эй, Жорж, ты в порядке? Можно войти? – промолвила она, стоя на пороге.
– Да, – он кивнул в ответ, – проходи.
– Что ты делаешь тут?
– Ничего. Написал херню и пялюсь на неё.
– Когда ты уже перестанешь называть свои вещи подобным образом, – спросила она, осторожно садясь рядом, слегка касаясь рукой его плеча.
– Наверное, уже никогда, – не шелохнувшись, ответил он.
– Можно мне прочесть, вслух? – спросила она, поднимая листок с пола.
– Станешь соучастницей.
– Чего именно?
– Вердикта.
– Вердикта кому?
– Не кому, а чему.
– Хорошо. Чему?
– Системе и эпохе.
– Я согласна.
– Тогда читай.
– Окей, попробую, – он перевёл дух и сдавленным голосом стал читать на память, с отвращением поглядывая на листок, –

блестят неоновые лампы
вещает эхо вдалеке
для местечковых forestgump/ов
увязших в замках на песке

систематические сбои
даёт система наугад
играет game сама с собою
не отличая рай и ад

гремят умами половинки
врастая рёбрами в бока
не идиотки, не кретинки,
но смотрят в небо свысока

альтернативные пространства
пока дают ещё пожить
но тёмный вихрь декаданса
над бледной плотью ворожит

гнилая поросль трясётся
над креативностью своей
и на полях чужих пасётся
смердя огрызками идей

осталось только помолиться
ниспавшим идолам своим
и мимоходом превратиться
в сожжённых капищ белый дым

Она отложила листок в сторону.
– Это всё?
– Дальше мне неохота писать, дальше итак всё ясно.
– С чего ты стал писать такие стихи?
– А почему люди болеют? – глянул он на неё в первый раз за всё время.
– Потому что болеют, – пожимая плечами, ответила она.
– Потому что очищаются от грязи, от грехов.
– А стихи причём тут?
– От грехов ума, порождённых вглядыванием в нутро системы, в гнилую сущность эпохи.
– Неужели Руан так на тебя подействовал.
– Ещё бы не подействовал. Ты на себя посмотри. – Он бросил на неё тяжёлый взгляд.
– Что со мной не так? – усмехнулась она.
– Ты похожа на призрака.
– Эй, осторожней со своими фантазиями! Ладно? Не пугай меня, итак весь вечер хожу как на иголках.
– Это потому что твой нерв оголён.
– Какой ещё нерв?
– Нерв, связывающий эго с монадой.
– Предположим это так. И что?
– Ничего. Иди к ней. Сейчас или утром. Лучше утром.
Карин вздрогнула.
– Не надо бояться. Мы сами выбрали наш путь. Теперь просто песенками не отделаться.
– Ты говоришь странные вещи. Но удивительно то, что я понимаю тебя. Слышишь, Жорж, я понимаю тебя! – вдруг закричала она, схватив его за плечи. – Я понимаю тебя! Жорж, я понимаю тебя! – Тормоша его, она продолжала кричать до тех, пора у неё не случилась истерика, и она не зарыдала, ища прибежище в его объятиях.
Прижав её к себе, он гладил её голову, похлопывал по спине, мысленно призывая успокоиться. Подождав, пока она не выплакалась, он проводил её до номера и молча вернулся к себе. Скомкав листок со стихами, он швырнул его в мусорную корзину, и, отбросив преследовавшую его идею напиться, завалился спать, даже не удосужившись снять с себя одежду. Наутро он проснулся с мыслями о том, что именно он своими словами довёл Карин до истерики и испытывал невольное удовольствие от её слёз, объясняя это необходимостью выплакаться, освободиться от накопившихся душевных шлаков.
«Сам бы и лил слёзы, – клял он себя мысленно. – Что было мучить её?! Исповедник чёртов!»
Умывшись, накинув на ходу кофту, он вышел на улицу. Как бывает, когда сознание ещё спит, а телом и волей движет бессознательное, ноги сами идут по незнакомым улочкам. Не боясь заблудиться, ты идёшь, углубляясь во внутреннее пространство города, теряясь случайным образом во времени и событиях, происходивших тут в разные эпохи или непроисходивших тут никогда, но которые по необъяснимой причине успели возникнуть в твоем воображении и также вдруг исчезнуть в никуда. Не заметив сам, как оказался в центре города, он остановился, не соображая, куда идти дальше. Оглядевшись по сторонам, Жорж попытался вернуть интуиции её недавние права, но рассудок твёрдо стоял на своём, требуя от него разобраться, где, в каком районе и на какой улице он сейчас находится. Потянувшись инстинктивно к ближайшим зданиям в поисках табличек с указанием соответствующих годонимов на них, он заметил необычное строение в центре небольшой площади, располагавшейся через две-три улочки от него. Приблизившись, он узнал в необычном здании, церковь святой Жанны д’Арк, совершенно непохожую на классическое религиозное сооружение. Остановившись недалеко от входа, он стал рассматривать стены и внешние витражи собора.
В этот момент из здания вышла молодая женщина, низко надвинутый на лоб капюшон частично скрывал её бледное лицо. Приглядевшись, он узнал в ней Карин. Она шла, задумчиво улыбаясь. Он хотел позвать её, но в последний момент удержался и дал возможность ей остаться наедине с собой и с теми, ради встречи с кем она пришла сюда в этот час. Жорж был доволен своим поступком. В этот момент он осознал, что то, что произошло вчера, не было напрасным, как и его слова, вызвавшие в ней накануне бурю эмоций.

Карин полдня просидела в своём номере. Она снова закурила. Выкурила четверть пачки пока сидела взаперти. Выйдя из заточения, она буквально ворвалась в комнату Рене.
– Играй! – воскликнула она.
– Что играть? – Рене в испуге вскочил с кровати и в недоумении глядел на неё.
Она стала напевать. Рене подошёл к синтезатору, и, прислушиваясь к её хриплому, ритмичному пению, стал наигрывать.
Сотнями пастей
Окрысились тучи,
В небе над плахой…
Смотрит без страха
В сумрак тягучий,
В символы власти…

Она остановилась, нервно дыша.
– Всё в порядке? – Рене поднял на неё вопросительный взгляд.
– Сейчас… – Она схватилась за сердце, слегка закачавшись на ногах.
– Боже, что с тобой? – Рене усадил её на стул и подал стакан с водой.
Сделав глоток, она выдавила из себя:
– Отвыкло от никотина, не хочет больше…
– Тебе же врачи запретили курить! – разволновался Рене.
– Лучше бы они вылечили нервы.
– Почему ты нервничаешь?
– Если б я знала…
– Тебе надо отдохнуть.
– Отдохнула уже…

Перед сном она снова зашла к Жоржу.
– Сидишь?
– Сижу, – привставая в знак приветствия, ответил Жорж.
– Пишешь?
– Нет.
– Я была у неё сегодня…
– Я знаю, – не сразу ответил он.
Она бросила на него удивлённый взгляд.
– Меня занесло утром на Вье Марше. Случайно. Правда, случайно, – будто оправдываясь, добавил он.
Она опустила голову, задумавшись о чём-то.
– Что ты ей сказала?
– Чтобы она не возвращалась в наш мир.
– Иначе что?
– Иначе мир снова сожжёт её.
– Не волнуйся, ей больше не надо возвращаться в наш мир. Она итак в нём каждодневно. В ином случае, её враги праздновали бы победу.
– Кто они – её враги?
– «Leur nom est legion»…

3

Карин танцевала перед ними, в то время как они сидели на полу на мягких подушках и курили кальян, наблюдая за её плавными движениями. Она решила нарядиться в одеяние арабских танцовщиц. Короткие панталоны цвета голубого неба, золотого цвета топик с оранжевой бахромой вдоль нижних оконечностей бюстгальтера и прозрачная, шёлковая накидка бордового оттенка на голове – составляли экзотический наряд Карин. Её талия извивалась на манер исполнительниц восточных танцев живота, руки развевались над головой, грудь вздымалась в такт её дыханию. Марат подыгрывал ей на дарбуке, то и дело отводя взгляд в сторону. Уловив его смущение, Жорж тихонько посмеивался над ним, стараясь при этом не попадаться на глаза Карин, которая в тот момент самозабвенно кружилась в ритмичном танце.
Она сама решила таким образом поразвлечь ребят, придумав этот номер. И хотя она танцевала не так искусно, как профессионалки своего дела, парни были довольны.
– А теперь Жорж станцует нам! Иди, теперь твоя очередь! – Карин, закончив танец, уселась на подушки посреди ребят, подталкивая Жоржа к выходу.
– Я не умею танцевать! – запротестовал Жорж.
– Никто не умеет. А ты танцуй! – весело продолжила она.
– Но что я буду танцевать?
– Всё равно, хоть африканский танец!
– Да я никогда не был в Африке! Откуда я знаю, как там танцуют! – стоя в центре зала, возмущался Жорж.
– Для этого достаточно жить в Париже, – не отставала от него Карин.
– Нет, не надо! – диким голосом заверещал Жорж.
Но отпираться было уже бесполезно. Марат забил ритм, напоминавший африканский и, не скрывая своего негодования, Жорж принялся кружиться вокруг своей оси, притопывая при этом ногами на манер «дикарей». Закатив глаза, он делал вид, что впадает в транс, похлопывая себя по плечам, по груди, по животу, по массивным бёдрам. Глядя на танцующего Жоржа, невозможно было сдерживать смех, и только Марат крепился до последнего, но в финале и он не выдержал и расхохотался, отбросив барабан в сторону. Настала очередь Салема, который исполнил берберский танец под «маратовскую дарбуку». Его поддержал Рене, прыгая вокруг него «а ля» пробуждённый весною олень. Настала очередь и самого Марата; поупиравшись для проформы, он станцевал для них нечто напоминавшее кавказский танец.
– Итак, определяем победителя! – воскликнула Карин, когда все расселись по своим местам. – Кто получит больше всех аплодисментов, тот и победит!
– А как мы это определим? – поинтересовался Рене.
– Легко! – Карин, ещё пребывая в возбуждении, достала свой мобильник и подключила приложение, определяющее степень высоты шумовых децибел.
– Неплохо придумано, – поддержал её идею Анри.
– Итак, вначале голосуем за того, кто исполнял танец первым, то есть за меня!
Шум аплодисментов не прекращался в течении нескольких минут. В итоге победила Карин, второе место занял Жорж, третье Марат, а дальше расположились Салем с Рене, которые на правах проигравших вынуждены были отправиться в магазин за едой и напитками. Жорж так обрадовался своему второму месту, что после нескольких выпитых стаканов вина пустился в пляс на бис, раззадорив и остальных, с радостью поддержавших его африканское Купе-де-Кале.
– А слабо Нголо сбацать? – прокричал, задыхаясь от эмоций, Жорж.
– Это ещё что такое? – в ответ прокричала Карин, отплясывая прямо перед ним.
– Танец зебр!
– А давай! …

Они веселились, чуть ли не до середины ночи, пока, наконец, в дверь не постучали соседи и не попросили прекратить «эту вакханалию», напомнив о существовании десятка других жителей подъезда, которым утром, как это ни странно, вставать на работу. Принеся извинения, друзья перешли в более спокойный режим, сменив танцы на чтение стихов. Читали все. Рене прочёл «Метаморфозы» Жана Тардье. Марат – «Я вас любил» Пушкина на французском языке, которое заучил ещё со школы. Салем – «Грусть» де Мюссе. Жорж – «Прекрасная Лотарингка» Владимира Набокова.
Карин прочла два стихотворения: Артюра Рембо «Украденное сердце». И слова из песни Рафаэля «Фея».

– В моём доме тоже есть фея.
Я нашла её в нише
Водосточной трубы под крышей,
Сверкающий шлейф тянулся за нею.
Было утро.
Запахи кофе пробуждали ото сна,
Всё было покрыто инеем,
А она пряталась за книгами,
И луна была пьяна…
………………………

– В твоём возрасте многие сменили фей на книги по оккультизму, – невдохновившись её чтением, с сарказмом в голосе заметил Жорж. – «Украденное сердце» – сто баллов.
– Иногда просто необходимо что-то среднее между комедией и драмой, между песней и стихами.
– Не буду спорить, – отмахнулся Жорж и завалился на бок, устало позёвывая.

Под конец все уснули. Кто на полу на подушках, кто на диване. Карин ушла в свободную комнату, до утра просидев в кресле.
Утром, увидев Жоржа, она спросила:
– Что ты заметил там на площади?
– Где? – спросонья удивлённо спросил Жорж.
– В Руане, господи!
– Призрака! Что ещё?!
– А знаешь, что я видела?
– Что?
– Лилию, горевшую на костре….
– Не удивлён. У тебя она выгравирована на лице. Ты не спала всю ночь?
– Не спала.
– Поспи.
– Зачем?
– Чтоб не сгореть.
– Я хочу сгореть.
– Ещё успеешь. Поспи, завтра нам нужны силы. Завтра у нас бой. Кто поведёт нас, если ты лишишься сил?!
– Я поведу!
Он взял её за плечи и завёл в спальню, оставшись сам за порогом. Она не стала сопротивляться ему и, войдя в комнату, закрыла за собой дверь. Проспав до обеда, она встала с новыми силами. Умывшись на скорую руку, она обула кроссовки и выбежала на пробежку.
– Ты куда, Карин? – выглянув в окно, окликнул её Салем.
– Пойду, продышусь немного, пока вы тут сидите взаперти! – улыбаясь, бросила она на ходу.
– Только не до Монмартра, а то мы до вечера не успеем!
– Хорошо, к вечеру буду! – крикнула она и скрылась за домом.

Ближе к началу концерта они собрались в холле. Обсудив последние детали, они отправились за кулисы концертного зала. Вытерпев кое-как предшествовавшие их выходу выступления, занявшие около часа, Карин, получив сигнал от продюсера, позвала ребят на сцену.
– Вперёд! Час настал! – скомандовала она, выбегая на сцену первой. За ней выбежали остальные, занимая свои места.
Они спели восемь песен подряд. Зал просил ещё. На последней девятой, Карин почувствовала непреодолимую слабость. Усилием воли, взяв себя в руки, она допела песню до конца. Эта была та песня, которая родилась в Руане. Не слыша аплодисментов и восторженных криков в свой адрес, она шла мимо музыкантов в направлении кулис; в этот момент ноги её подкосились, и она упала на пол. Марат, находившийся ближе всех к ней, увидев её падающую без сознания, вскочил на ноги и, мгновенно перепрыгнув через барабаны, поднял её на руки.
– Что с тобой? – прокричал он. Заметив, что её глаза закатываются, а тело начало трясти, он выбежал, держа её на руках, за сцену. Ни врачей, никого рядом не было. Догадавшись, что это приступ, придерживая Карин за голову, он просунул палец внутрь между зубов. Пытаясь удержать язык, он судорожными движениями бил её по щекам. Наконец, подоспели ребята, а за ними доктор и медсестра. Приведя Карин в чувство, доктор спросил, обращаясь к Марату:
– Раньше с ней такое когда-нибудь случалось?
– Я вообще не в курсе! – пребывая в шоке, ответил Марат. Сидя на коленях, он поддерживал Карин, обхватив её одной рукой. По лицу его текли струи пота.
– Нет, никогда, – ответил Анри. – По крайней мере, за то время, пока мы были вместе.
– Спросите у неё самой, она ведь жива, слава Богу! – раздражённо воскликнул Жорж.
– Мадмуазель, с вами когда-нибудь прежде случалось подобное? – спросил доктор, склоняясь над ней.
– Нет, никогда. Я не больна. Это просто от перенапряжения. Такое случается с людьми, – слабым голосом проговорила она.
– Всё равно надо отвезти её в госпиталь, – сказал Салем.
– Не надо в госпиталь, – возразила она.
– Мы разберёмся, – позвав жестом прибывших санитаров, заявил доктор.

Карин проснулась на больничной койке. Была ночь, шторы были опущены, и она не понимала, какое сейчас время суток. Рядом не было никого. Она встала с постели и выглянула в коридор. Там тоже было пусто. Сходив в уборную и умывшись, она снова легла в кровать и попыталась уснуть. Но сон больше не возвращался. Проворочавшись около часа, она снова встала и, подойдя к окну, приподняла штору; слабые лучи пронизывали предрассветный сумрак, освещая больничный двор и стены госпиталя.
Она не помнила, как её привезли, и когда она уснула. Жгучая тоска охватила её при мысли о друзьях, будто какая-то неразрывная связь оборвалась между ними в одночасье, и они потеряли друг друга навсегда. Она постаралась отогнать от себя тяжёлые мысли. Как назло рядом не оказалось телефона, видимо, руководствуясь требованиями внутреннего распорядка, его изъяли в приёмном отделении работники медперсонала. Она попыталась отвлечь себя хождением по комнате взад и вперёд. Ходя от одной стенки до другой и обратно, она напевала ту же песенку про фею с обожжёнными крыльями. Ей стало вдруг грустно. Но ненадолго, грусть вскоре отступила. Она вспомнила о ребятах, о Жорже, об Анри, обо всех, и ей стало легче. Больше она не чувствовала никакой пропасти между ними, она ясно ощущала, что они где-то рядом и скоро придут, стоит солнцу выйти из своего ночного укрытия. Так и произошло. Ещё до обеда в дверь постучались. Пришли Жорж и Анри, принесли цветы, фрукты, шоколад. Обняв их, она сказала:
– Как же я соскучилась по вам!
– Мы тоже, – с улыбкой произнёс Салем.
Она смотрела на них, не в силах оторвать взгляд.
– Что ты так смотришь, как будто мы не виделись больше года? – отпрянув назад, с усмешкой проговорил Жорж.
– Больше. Мы не виделись больше, – заворожено глядя на них, произнесла Карин.
– Что они тебе вкололи, что ты напрочь потеряла чувство времени? – продолжал Жорж. – Скажи, чтобы и мне сделали такую прививку.
– Тебе не поможет, тебе нужна прививка от бешенства, – как ни в чём ни бывало, отреагировала Карин.
– Ну вот, память возвращается к тебе! – довольно потирая руки, воскликнул Жорж.
– А где Рене и Мара?
– Первый уехал к семье, второй явится попозже, – ответил Жорж.
– Он не смог прийти с вами или… не захотел?
– Он не спал всю ночь, всё думал о том, что произошло, – ответил ей Анри. – Под утро только уснул. Проснётся, сразу придёт. Он просил оставить ему адрес больницы.
– Не переживай, Жанна, придёт твой Жан, – не без иронии промолвил Жорж.
– Дурак, – без злости сказала Карин, стукнув его по плечу.

Ближе к вечеру пришёл Марат. Он держал в руках книгу – сборник каких-то коротких новелл.
– Извини, вместо цветов захватил книгу, – сказал он, протягивая ей сборник.
– Цветами меня уже порадовали, а книгами ещё нет! – целуя его в щёку, с благодарностью в голосе ответила она. – Знаешь, я чуть не умерла от скуки! Если бы была книга… А что тут, о любви?
– Не знаю, все книги, наверное, о любви. И эта тоже, – присаживаясь на стул, ответил Марат.
– Не все книги о любви. Как и жизни людей – не все о любви.
Она обратила внимание на его перевязанный указательный палец.
– Я тебя покусала вчера?
– Блин, я вчера как-то даже растерялся. Ничего под рукой не оказалось, пришлось применить палец. Прости! – Он засмеялся.
– Хотела сказать – спасибо тебе! – она коснулась его руки своей.
– Я делал всё на автомате.
– Если бы не ты, мой язык бы уже плавал где-нибудь у меня в животе. Но я не эпилептичка, ты не думай! Просто устала. – Она как-то неестественно заулыбалась.
– Я знаю. Я помню такой случай: парни курили травку, одного, видимо, зацепило, и он упал в обморок. Хорошо, что под рукой оказалась ложка, и его привели в чувство, а так мог бы задохнуться.
– Ну, я вроде ничего не курила.
– О, я что-то не тот пример привёл, – засмущался он, с улыбкой глядя на неё.
– А лучше бы покурила. Ты куришь?
– Нет, – засмеялся Марат. – Бросил.
– Вообще-то я тоже не курю, но сейчас бы с удовольствием чего-нибудь покурила.
– Выйдешь, покурим кальян. У Салема новый табак появился, арбузный.
– Фу, надоело! Нет, буду соблюдать здоровый образ жизни. После пробежки чувствовала себя замечательно, а потом случилось это. Не рассчитала сил. Кстати, как ты оцениваешь концерт? – мгновенно перевела тему она.
Марат задумался.
– По ощущениям, всё прошло супер. По отзывам публики – наше выступление признано одним из лучших за сезон в АКЦМ.
– А какая песня больше понравилась им? – Глаза Карин засверкали, лицо просветлело от неожиданной новости.
– Впереди, как и до этого, «Сердце Жанны».
– А последняя?
– Последняя? Не знаю, её как будто не заметили.
– Да? Жаль, – немного поникнув, промолвила она.
– Скорее, это из-за случившегося. Многие переживали за тебя, забыв о концерте.
– Передайте всем привет от меня! И мою любовь!
– Хорошо, обязательно.

Они просидели ещё какое-то время, после чего Марат ушёл, оставив Карин наедине с собой. Она думала о нём, о песне, которую зрители не заметили. Она только задумалась о том, что не знает ни его, ни мнение остальных партнёров о ней. Между тем, она жила ей последние недели. Тяжело было сознавать, что работа, которой ты посвятила всю себя, не нашла отклика у других.
«Получается, парни на автомате отыграли её, – думала она. – Или я ошибаюсь, и они чувствовали то же самое, что и я, просто молча, делали свою работу?»
Друзья ещё несколько дней навещали Карин в госпитале, пока её не выписали. За время лечения Карин привыкла к общению с Маратом, которого уже давно воспринимала как друга, как доброго товарища. И он относился к ней также, не пытаясь переходить те линии в общении, за которыми начинаются личные отношения.

В один из репетиционных дней, они остались одни в студии. Карин стала рассказывать ему о себе, о своей жизни, расспрашивала его обо всём, что её интересовало.
– Я тогда потеряла рассудок. Это был первый мужчина в моей жизни. Я думала это любовь навсегда, – рассказывала ему Карин. – А потом он ушёл к другой, сказав, что не выдержит моей творческой натуры и переменчивого темперамента. Ему нужна была стабильность во всём, начиная от питания, заканчивая сексом. Такой идеал квартирно-семейного счастья.
– Я тоже не так давно расстался со своей девушкой, – поведал в ответ Марат.
– А что она? Тоже хотела стабильности в сексе?
– Я так и не понял, чего именно она хотела. Нет, секса у нас не было, – ответил он с улыбкой, при этом покраснев.
– Как же она была твоей девушкой, если вы не знали друг друга?
– На то она и девушка.
– Логично. Знаешь, а ты с другого мира, с того самого, который когда-то давно был у нас, но… – Она развела руками.
– Да я из того же самого мира. Многое у нас также как и везде. Разумеется, какие-то нормы, которые здесь давно отброшены, ещё существуют, но для тех, кому без них живётся хорошо, живут и без них. И я тоже не исключение.
– Каминг-аут – прививка от ханжества, – иронично заметила она.
– Но если есть настоящие чувства, нормы тоже будут в норме.
– Согласна с тобой. Я вот думаю, когда умирает любовь, появляется нелюбовь. Это так просто и банально. В пруду, где жили золотые рыбки, заводятся пираньи.
– А иногда и целые акулы, – усмехнулся он в ответ.
– Куда же тогда деваются золотые рыбки?
– Их съедает нелюбовь.
– В детстве я никогда не мечтала о любви и о принце. Я мечтала надеть доспехи, сесть на коня и мчаться вперёд под крики восторженной толпы. Я прятала свои игрушки на чердаке, те, которые были предназначены для девочек.
– Чем же ты играла в детстве?
– У меня была деревянная лошадь и меч, который я выменяла у соседского мальчика на куклу.
– Меч на куклу – класс! – рассмеялся он. – Интересно, что за игрушки сейчас у мальчика.
– Он стал модельером. Но это не важно. А ты, наверное, с детства играешь на барабане?
– Почти.
– А я в детстве училась играть на фортепиано.
– Как видно не зря.
– Больше, чем что-либо другое, мне дала улица. Улица – моя школа и университет. Здесь я научилась петь, научилась играть, здесь я обрела свою поэзию.
– В этом городе особенные улицы.
– Ты многого не знаешь здесь. Но скоро узнаешь. И надеюсь, ты будешь этому рад.

Они гуляли по вечернему городу. Бродили по улочкам. Вглядывались в окна случайных домов. Держа его за руку, Карин предавалась воспоминаниям, изредка заговаривая с ним, рассказывая о дорогих её памяти местах. Как когда-то она сама, в переулке пела девушка с двумя уличными музыкантами – пела незнакомую ей песню.
– Я всё хотела спросить.
– О чём?
– Как вам моя последняя песня? Я так и не услышала отзывов о ней ни от вас, ни от Adorés. (Так называли поклонников в АЦКМ).
– Знаешь, она очень сложная. Не ответишь лайком или дизлайком, тем более определением – хорошая или нет. Смысл серьёзный, инструментальная составляющая качественная, мотив не похож ни на рок, ни на поп-композиции. Это то, что я бы назвал стилем Карин, дыханием «Сердца Жанны». Как-то так.
Поражённая услышанным, она смотрела на него. Она явно не ожидала услышать от него такой оценки.
– Насчёт Adorés не могу сказать. Надо будет вынести на обсуждение на форуме. Думаю, сейчас, когда всё уже в порядке, займёмся этим.
– Спасибо тебе!
– За что?
Она обняла его и расцеловала.
– Эй, осторожней! – улыбаясь, вымолвил он. – Мне ещё исполнять своё обещание.
– Какое обещание?
– Ты забыла, я должен ещё встретиться с друзьями.
–Не поняла связи.
– Целоваться с тобой опасно.
– Чем именно? – немного растерявшись, спросила она.
– Так можно и влюбиться.
– Да? Так влюбись! Или это может помешать тебе, исполнить твоё обещание?
– Именно!
– И поэтому ты прикрываешься рассудком?
– Другого выхода не остаётся.
– Ах, ты боишься в очередной раз обжечься?
– Об этом я не думал, но быть может, это так.
– А ты спросил меня, что я думаю на этот счёт?
– Ещё не успел.
– Так спроси!
– Что ты думаешь на этот счёт?
– Насчёт чего?
– Я сам запутался.
Они рассмеялись.
– Ладно, ерунда. – Она хотела повернуться, чтобы пойти дальше, но в последний момент передумала и приблизилась к нему на расстояние…

… На расстоянии поцелуя
Мы застыли с тобой,
Не зная, что делать дальше,
Нет фальши,
Есть только мы с тобой,
Аллилуйя! …

Они целовали друг друга в свете огней вечернего бульвара. Играла та же незнакомая музыка, усиливая чувство новизны, рождавшихся беспрерывно мгновений…

4

На Форуме «Adorés et Bien-aimés» шло голосование за лучшую песню текущего сезона. Всего было три номинации: лучший содержательный текст, лучшая мелодия и наивысший синтез (le meilleur texte sémantique, la meilleure mélodie et le meilleur de synthèse).
Марат и Жорж успели разместить на сайте текст Карин, и загрузить песню в самый последний момент.
В интерактивной статистике значилось: в номинации лучший текст Adorés наиболее высоко оценивают текст группы «Сердце Жанны» «Le soleil de mon cœur» («Солнце моего сердца…»). И далее следовал сам текст песни и её инструментальная версия в формате mp-3 и mp-4 на видео с концерта.

Сотнями пастей
Окрысились тучи,
В небе над плахой…
Смотрит без страха
В сумрак тягучий,
В символы власти,
В дикие страсти…

Припев:

Когда Бог наказывает,
Палач отрубает крылья,
Связывая их
Грубой верёвкой.
Тоска – воровка
Отнимает силы.
Но напрасны усилья –
Дух не умрёт –
Солнцем взойдёт
Сердце моё! …

Жгут иностранцы
Колос упругий,
Голос Подруги
Слышится в танце,
В танце с огнём
Из померанцев,
В небе вдвоём
С Агнцем, Агнцем…

Припев:

Когда Бог наказывает,
Палач отрубает крылья,
Связывая их
Грубой верёвкой.
Тоска – воровка
Отнимает силы.
Но напрасны усилья –
Дух не умрёт –
Солнцем взойдёт
Сердце моё! …

– Думаешь, продержимся до конца? – спросил Марат у Жоржа.
– Процентов восемьдесят, что да.
– Ну, Adorés, надеемся на вас! – сказал Марат и сел за барабаны, исполнив один из любимых проигрышей, который играл, когда заряжал себя на что-то важное и серьёзное.
– Бомба! – воскликнул Жорж в восторге.
Спустя несколько дней на сайте в интерактиве появились предварительные результаты голосования. Собравшись в полном составе, Рене, Марат, Салем и Жорж, затаив дыхание, ожидали окончательного оглашения результатов. Карин в это время работала в офисе, где взяла подработку социальным работником, и ничего не знала о происходивших событиях.
– Да! – заорал вдруг Жорж, раскидывая всё вокруг себя. – Она выиграла! Она выиграла! Братья мои, я люблю вас, я люблю вас! Да!
Он носился по комнате, как безумный, пытаясь затащить остальных в мысленно очерченный им круг посреди зала.
– Ну, Слава Богу! – сказал Рене, потирая руки. – Она заслужила это.
Салем продолжал смотреть на экран, читая отзывы и комментарии Adorés.

«Карин – Cœur De Jeanne, победила неслучайно, не вследствие стихийной игры чисел. Её работа – итог её неимоверной любви к творчеству и Той, Которой она его в большей степени посвятила. Нельзя отдельно рассматривать этот текст, как нельзя рассматривать отдельную картину художника в отрыве от всего творчества. «Le soleil de mon cœur» целиком выражает её чувства, её печаль, её надежду… RogeCavu»

«Я давно слушаю и читаю Карин и люблю её больше, как автора текстов, хотя и её пение мне тоже симпатично. Она настоящий воин в своей работе. Судя по тому, что с ней происходит на сцене и за сценой, судя по накалу эмоций в некоторых её стихах, она выкладывается полностью, кладя своё сердце на алтарь поклонения…
Gor Etoyan»

«Ура! Ура! Рада победе Карин! Теперь у неё появится возможность выпустить свой сборник стихов! И дать большой концерт, который я жду с нетерпением! Люблю! Karima Soltae»

– Благодарю вас, – будто вдыхая в себя эмоции поклонников, сказал Салем, закончив читать.
– Едем к Карин? – Марату не терпелось побыстрее сообщить ей радостную новость.
– Да! – прокричал Жорж.
– Едем! – поддержали их Рене и Анри.
По дороге они заехали в цветочный магазин, купив огромный букет роз. Жорж взял ещё семь белых лилий и, передавая их Марату, сказал:
– Держи, отдашь ей.
– Сам подари ей, – смутившись, ответил Марат.
– Говорю тебе, возьми. Я знаю всё. Она мне сказала. Береги её. И молю, не заставляй её страдать. Никогда. – Он похлопал Марата по плечу, вручив ему букет.

Они ворвались в офис, как отряд кавалеристов в бастион Сен-Лу. Только вместо оружия в руках у них были цветы и шампанское. На глазах удивлённых работников офиса, они окружили место, где за компьютером сидела Карин, и поочерёдно стали бросать к её ногам розы, восклицая при этом:
– Королеве Adores!
– Королеве Adores!
Жорж на скорую руку откупорил бутылку шампанского, и, делая жест, что просит прощения у изумлённых коллег, поднял тост:
– Пьём за Королеву Adores!
– Вы с ума сошли! – шокировано восклицала Карин. – Что произошло? Мы победили террористов или президентом Франции стала женщина? Что? Скажите мне!
– Ты победила, ты стала Королевой Adores, твой текст признан лучшим! – сообщил Салем, прояснив, наконец, ситуацию.
– Мои самые лучшие! – не веря своим ушам, воскликнула Карин. – Это правда? Неужели? – вопрошала она, стоя в окружении их.
– Да! – лаконично ответил Жорж, разливая шампанское в первые попавшиеся на её столе чашки.
– Но я ведь даже не подавала заявку на участие! Это вы! Фантастика!
Она огляделась по сторонам.
– Простите! У нас такое дело тут… – проговорила она, обращаясь к своим коллегам, улыбаясь при этом и виновато пожимая плечами.
– Ничего, ничего… – послышались голоса. – Развлекайтесь…
Она переглянулись с Жоржем, уже успевшим отведать шампанского, предложив:
– Может, уйдём отсюда?
– Одну минуту. – Он взял из её рук цветы, которая она успела поднять с пола и немного поредевший букет, вручённый ей Рене, и, подозвав Марата поближе, сказал, – Ну, что там у тебя?
Достав из-за спины букет лилий, Марат протянул их Карин.
– Это тебе – символ свободы и счастья!
– А я слышала, что лилии символизируют немного другое, но всё равно, это чудо! Спасибо! – она обняла его, а следом всех остальных.

Они шли вдоль Сены по улице Насьональ. Изредка обращая внимания на роскошные здания, сопровождавшие их на протяжении всего пути, они с упоением говорили о своём. С другой стороны жила своей жизнью река – главная артерия города, разделявшая его, как две половины сердца, напополам. Карин оживилась, когда они, наконец, вышли на улицу Жанны д’Арк, так как часто гуляла по ней и ощущала, присущую ей атмосферу в любое время появления здесь. Она предпочитала эту улицу площади на другом берегу Сены, увенчанную её золотым памятником.
– Вот моя альма-матер! – завидев здание университета Сорбонны, прокричал Жорж.
– Ты разве в этом корпусе учился? – спросил Рене.
– И здесь я тоже нередко бывал. В Кафе.
– Смешно, – заметил Рене.
– А вот – моя, – сказал Салем, когда они вышли к Соборной мечети.
– Ты учился в мечети? – поинтересовался Жорж, переводя на него удивлённый взгляд.
– Проходил курсы в одно время.
– Курсы чего? – с наигранной подозрительностью спросил Жорж.
– «Чтения о суфийских мистиках». А ты что подумал? – пихая его в бок, произнёс Анри.
– Ничего, ничего. Ладно, я вам покажу Париж, иностранцы, иногородцы!
– Жорж решил напомнить нам, что он единственный среди нас коренной парижанин, – усмехнувшись, отреагировал Рене.
– Ага, он один из паризиев, владевших когда-то этим местечком, – не без сарказма отметила Карин.
– А почему нет?! Вы видите: я рыж, строптив, жаден до жизни как истый кельт!
– И любишь выпить как кельт, – хлопая его по плечу, добавил Рене.
– Ещё как! Но это потому, что у меня большое сердце, которое не выносит маленьких порций!
– Жорж! – воскликнула Карин, и они все вместе засмеялись.
За шутками и разговорами они не заметили, как вышли к острову Ситэ, посредине которого возвышался образец всего готического на свете – Нотр-Дам-де-Пари.

– Тебе нравится Париж? – спросила Карин у Марата, когда они остались наедине.
– Да. Но он такой разный. Центр просто необъяснимо величественен, грандиозен. Окраины делают его ужасным, до невозможности приземлённым. Божество и калека в одном лице.
– Таков наш искорежено-прекрасный мир. Парадокс. Но в этом мире есть – мы. Те, кто свергает парадоксы.
Марату хотелось сказать ей те слова, которые он ещё не так давно говорил другой, не ведая, что его чувства будут так грубо и небрежно отринуты. Но он не мог произнести, память блокировала их. А других слов он так и не нашёл в себе.
Они стояли, молча разглядывая неравномерные шпили Собора. Мартовское солнце светило по-новому, по-новому покрывая золотом крыши и фасад старинного храма.
– Тревога не отпускает меня все эти дни. Я чувствую, ощущение, что разлука приближается к сердцу. Какие у тебя планы? Скажи мне.
– Я должен ехать, – не сразу ответил он.
– Ты всё-таки решил.
– Да.
– Почему? Скажи, мне сложно понять.
– Я давал обещания друзьям. Затем, скорее всего, мне нужно будет вернуться в Россию.
– Для чего тебе сейчас возвращаться туда?
– Попрощаться с дедушкой.
Она посмотрела на него: её взор выражал беспокойство.
– Ему девяносто. Болезнь не отходит, только усиливается. Наверное, это его последняя весна.
Она сочувствующе закивала головой и в задумчивости отвела взгляд в сторону.
– Я буду искать шанс вернуться в Париж.
– Сердце Жанны будет ждать тебя, – сказала она спокойным голосом и отошла, сев на скамейку.
Он подошёл и сел рядом. Но она больше не заговорила с ним в этот вечер. Они бродили по ночным улочкам, сновали по барам, закусочным, проводя последнюю ночь все вместе. Но Карин старалась не подходить к нему, не смотреть на него, держась поближе к Жоржу, который всё понимал и негласно сочувствовал им обоим.

– Жду тебя в любое время, mon frère! – сказал ему Салем, когда они уже ранним утром возвращались домой.
– Спасибо тебе, – ответил Марат, стараясь не выказывать своего дурного настроения.

Поспав несколько часов, после обеда они все вместе поехали на вокзал провожать Марата. Карин появилась на перроне в самый последний момент, когда они уже прощались. Увидев её, пробивавшуюся к ним через людские ряды, он поспешил к ней навстречу. Подойдя к ней, он обнял её, и с трудом сдерживая эмоции, произнёс:
– Спасибо тебе, что ты пришла!
– Я не могла не прийти.
– Я думал, что ты не придёшь.
– Но ты же пришёл, когда я позвала тебя…
– Я думал, ты не простишь…
– Прощённым заповедано прощать… Нет, только не стихами, только не сейчас… – Она опустила взгляд, кусая губы.
– Скажи, что ты хочешь сказать, – напрягая мускулы на лице, произнёс он.
– Возьми, – сказала ему на прощание Карин, вложив в его руку маленькую записку. – Прочти после, как сядешь в поезд.
Он взял её руку в свою и приблизил её к себе. Она ждала этого. Прижав её к себе, он сказал почти что шёпотом:
– Я не думал, что это произойдёт…
– Лучше не объясняться сейчас, – прижавшись к нему сильней, проговорила Карин, желая на мгновения забыться в его объятиях. Они стояли так несколько минут, не замечая, отчаянно сигнализирующих им Анри и Жоржа, стоявших у мигавшего красными лампочками вагона поезда.

…Он развернул записку и увидел текст, написанный её почерком, который был ему с недавних пор знаком. Он читал отрывки из её дневника, когда они ночевали вдвоём в загородном доме у Винсента. С тех пор прошло совсем немного времени, но казалось, что это было давно. Он стал читать её стихи, осторожно, как будто ступал в темноте, пытаясь нащупать точку опоры рядом. Её голос звучал в его воображении слегка приглушённо, заставляя его сильней напрягать внутренний слух.

Не умирают образы любимых,
Хоть и кричат со всех сторон: «умри!» –
Воскреснут вновь из семени зари,
Как прежде в Мемфисе, в Афинах, в Риме,
Над темной бездной Иерусалима,
Над алтарями Нотр-Дам-де-Пари…

Ты мне вернёшь все грусти и сомненья,
Все поцелуи чистые мои,
Когда настанет праздник возвращенья…
А я, не утаив ни малого мгновенья,
Верну тебе твои…

А если вдруг ты не вернёшься скоро,
Иль не вернёшься вовсе никогда,
Я буду ждать под крышами Собора,
Молить Её, не ведая позора,
Чтоб ты был счастлив, mon ami, всегда…

Он свернул письмо и убрал его во внутренний карман. Он видел её перед собой: овал её лица, её чёрные брови, окаймлявшие серо-зелёные глаза, её небольшой нос, губы, выражавшие порой чувство стойкости, вероятно, из-за слегка поджатой нижней губы и небольшого шрама над верхней. Он чувствовал до сих пор их тёплое прикосновение. Он ощущал её руки на своей шее, и это ощущение близости не было иллюзией; его тело ещё сохраняло в себе её энергию, её тепло на уровне клеток. Но постепенно она иссякала, как всякая, даже самая сильная химия, и сердце заполняла новая, более тонкая, более живая энергия её души, её слова, которое, вырываясь из строк, звало его к ней. Он не знал, когда он вернётся; непреодолимая сила уносила его далеко от неё, в противоположную сторону, вызывая в нём инстинктивное сожаление об утрате, о разрыве, столь прочной, как ощущалось теперь, взаимной связи.
В окне поезда показались пригороды Парижа. Солнце безвозвратно угасало, клонясь за горизонт. Жирные коричневые тучи грязными мазками покрывали поверхность небесного холста, вырисовывая на нём уродливые, гнетущие память, узоры. Лишь слабые лучи уходящего светила последними яркими вспышками мелькали в сознании, не давая нити, соединяющей его с образом той, которая открыла ему тайну своего сердца, разорваться навсегда…

 

Ян-февр. 2018

продолжение следует…

___________________________________

Прим. авт.

*Parle me et chante en français,
je ne comprends pas un autre discours.
Que je sois à Paris, à Toulouse
Ou à Nantes, à Rouen, à Mulhouse
Parle me et chante en français/

**Des centaines de bouches
Les nuages étaient couverts,
Dans le ciel au-dessus de l’échafaud …
Regarde sans peur
Dans le crépuscule,
Dans les symboles du pouvoir
Vois sauvage de la passion

Quand Dieu punit
Le bourreau coupe les ailes
Attachant une corde grossière
Deuil – la voleuse
Prive de la force de l’âme
Mais vains efforts
L’esprit ne meurt pas
Le soleil de mon cœur
se lèvera! …

Les étrangers brûlent au feu
Résistant à l’épi
La Voix D’Une Amie
Se fait entendre dans la danse
Dans la danse avec le feu
Des oranges amères
Dans le ciel, deux
Avec L’Agneau, L’Agneau…

*** l’église Sainte-Jeanne-d’Arc

**** Померанцевый цветок, или флёрдоранж — традиционная часть свадебного букета и подвенечного убора невесты, символ девичьей невинности. (Википедия)

***** Le Cœur De Jeanne — Сердце Жанны

****** Ссылка: La fee — перевод
Zaz — La Fée

*******«Верла́н (фр. verlan) — пласт лексики в составе французского молодёжного сленга. Изначально использовался рабочим классом и иммигрантами, живущими на окраине Парижа. Впоследствии быстро распространяется на все слои общества благодаря его использованию в кино и музыке.»

Стихи и переводы автора.

Marat SHAHMAN