***
Неожиданно сам для себя я оказался на выставке картин где-то в центре столицы. Рассматривая работы Айвазовского, я остановился у одной из них, привлекшей моё внимание.
– Очень выигрышная тема, – заговорщическим тоном произнесла пожилая дама, – разглядывая из-за моего плеча ту же картину под названием «Лунная ночь».
– У него несколько подобных этой работ. Очень выигрышно смотрится, скажу я вам, очень выигрышно.
Я улыбнулся и закивал в ответ, промычав что-то бессвязное.
Дама, по всей видимости, удовлетворённая моим ответом, с довольным выражением лица рассматривала следующую картину, выискивая выигрышные моменты в работе художника.
***
Один мой восемнадцатилетний родственник, достаточно умный, начитанный молодой человек, спрашивает у меня:
– Я, конечно, извинюсь, а чем прославился Виктор Гюго?
До этого он фотографировал его бюст в Саду Эрмитаже на Каретной улице.
– Ну как чем? Собор Парижской Богоматери… – начал было я.
– Построил? – не раздумывая, выпалил он.
***
Чемпион мира, занимавшийся у меня в группе по боксу, отвечая на мой вопрос, почему он в одиннадцатилетнем возрасте бросил шахматы и перешел на бокс, сказал:
– Ты знаешь, уж очень болела голова от занятий шахматами.
«Логичная смена деятельности», – подумал я.
***
Пятилетняя девочка спрашивает у своей тёти, которая была в положении на энном месяце и, захотев пить, попросила у официанта принести ей стакан воды:
– Твой ребёночек захотел пить? А когда она хочет есть, ты тоже хочешь кушать?
– Не обязательно, я ведь сама тоже просто могу хотеть пить и кушать, – улыбнувшись, сказала она в ответ.
– А когда ребёночек хочет пить или кушать, как она тебе говорит об этом?
– Когда она хочет пить она стучит два раза, а когда хочет есть, начинает тарабанить, –ответила девочке её мама.
– Представляю, как я тарабанила, когда хотела кушать у тебя в животе, – невозмутимо вставила она.
***
«Не на той виолончели играл, нищеброд», – сказал уличный прохожий музыканту, которого полиция задержала за игру в подземном переходе.
«Полицейские задержали музыканта Семена Лакшина, который играл на виолончели в центре Москвы. Как сообщила радиостанция «Говорит Москва», молодому человеку предъявили обвинение по административной статье за организацию массового публичного мероприятия. Суд состоится 28 июня. Музыканту грозит штраф в размере 20 тысяч рублей.»
P.S. Виолончель виолончели рознь…
***
Если переезд сопряжён с конкретными сложностями, а для кого-то даже с несчастьем равносильным пожару, то поездка на подмосковных электричках напоминает пассивный шопинг на колёсах. Не успеешь сесть в поезд где-нибудь на Сетуни, как тут же на тебя неизвестно откуда обрушиваются разноцветные фонарики, ручки, лампочки, шнурки, носки, приспособления для ванны, средства от комаров и прочая всячина. Причём, порой образуется буквально целая очередь продавцов на колёсах, жаждущих заполучить свою колею, усыпанную, словно дорога на эльдорадо, потенциальными клиентами.
– Не успела сесть, как мне начали пичкать, сначала зубные щётки, потом какие-то игрушки, потом ещё всякую фигню, – жаловалась кому-то по телефону, сидевшая неподалёку девушка.
В промежутке между потоками продавцов, появляются бродячие артисты с медными трубами и огромным, как хобот африканского слона, саксофоном, достойного экспонатов музея раритетов. Играют какой-то дикий дорожный шансон или ещё что-то в этом роде, собирают свой скромный гонорар и удаляются, освобождая место следующим гастролёрам.
***
Захожу в вагон метро, занимаю место у дверей, рядом встают две девушки одинакового возраста. Слышу их разговор:
– Ты знаешь, он не дает мне проходу. Он не может жить без меня. Я выхожу из дома, а на пороге разбросаны лепестки роз. Я, конечно, люблю цветы, но не до такой степени…
– То есть он не дарит тебе цветов, а рвет их в клочья у твоих дверей? Как это мужественно, как это похоже на наших парней!»
***
Передвигаясь по Москве на авто, на прочем наземном транспорте или на своих двух, не можешь пронести взгляд мимо рекламы, которой усеяны практически все без исключения городские здания. Читаешь на выбор: Мясной дворик «Мясо из лучших ферм России. С любовью!» Любовь на мясном дворике? Какое конкретно действие, перенесшее мясо на торговый лоток сопровождалось «любовью»? Без комментариев.
***
СМИ сообщили: «Робот-писатель» добрался до финала литературного конкурса!
В следующий раз робот-писатель попробует записать аудио-книгу; голос будет звучать вкрадчиво и монотонно, до последнего держа ничего неподозревающее жюри в неизвестности, пока оно вдруг не обнаружит, что это ученые из Хакодате наделили искусственный интеллект способностью – воспроизводить из осколков вложенной в него информации – истории собственного сочинения. Одна несовершенная деталь: искусственный «властитель дум» так и не сумеет поделиться частью собственной души со «своим» персонажем, без чего последний так никогда и не оживет. Однако ведь, это то, в чем нуждается современный мир: герой-робот, эдакий вездесущий бот, созданный технократическим умом чело-века эпохи прогресса.
***
Как-то я забрёл на одно литературное мероприятие. Со мной пришли две мои знакомые девушки. Мы уселись на скамейках в ожидании чего-то необычного. Писатели говорили о важности литературы в современном обществе, о реализме в современной литературе, рассказывали о своих достижениях, произносили друг другу комплименты. На другой сцене выступал Захар Прилепин, но нам было не до его выступления, настолько мы увлеклись откровениями молодых писателей, довольно известных в отдельных кругах. Пришло время вопросов зрителей. Вдруг ко мне подошла ведущая вечера – молодая, полная, низкого роста женщина. Взглянув на меня, она протянула мне микрофон:
– Мужчина, хотим услышать вопрос от вас.
– Точно? – на всякий случай переспросил я. — Может не надо?
– Да. Только цензурно, пожалуйста, – оглядев меня настороженным взором, уже менее уверенным тоном произнесла она.
– А что, я похож на того, кто может выразиться нецензурно? – сам не поверив своему возмущению, спросил я.
– Ну, я на всякий случай, – пятясь назад, успела ответить ведущая.
«Ну, хорошо, сами напросились», – подумал я.
– Вопрос ко всем: как вы относитесь к утверждению, что время великой литературы и гениальных произведений прошло? И каким вы видите в этом контексте своё будущее?
Бывают моменты на рыбалке, особенно там, где хорошо клюёт, закинешь удочку, и рыба сама прыгает почти на пустой крючок. Не совсем подходящая, конечно, аналогия, но одна из писательниц своей последующей реакцией напомнила мне именно этот случай. Она буквально выхватила микрофон из рук ведущей и выпалила:
– Ну, вообще-то странно задавать такой вопрос писателям, присутствующим здесь…
Дальше уже можно было не слушать.
Коллеги по цеху попытались, правда, выправить ситуацию и длинными нетривиальными, в чём-то даже самокритичными рассуждениями сгладить поспешность единомышленницы, но мы уже были сполна вдохновлены первым ответом, и в сердцах наших вновь зажила надежда на будущее нашей литературы.
– Пойдёмте, – сказала одна из моих спутниц, – теперь я знаю, наша литература в надёжных руках.
***
Отдельные политологи, журналисты, угадав какие-то пазлы политических событий, радуются этому так, как будто они сами направляли воли исторических судеб по заданному пути. Ну, наверное, это приятно, когда твои мысли следуют в русле текущей современной истории, хотя, судя по реакции, кажется наоборот, что это события укладываются в пазл описанного прозорливцами сценария.
***
Какая у меня плохая память на имена стала, Андрюша, – призналась Станиславу его восьмидесятилетняя бабушка.
Тяга к искусству
Очередь в галерею вырастала на глазах. Всё новые и новые ценители высокого искусства, являясь из серых концов перекрёстных улиц, занимали своё место в хвосте колонны. Вливаясь в общий поток, с надеждой в скором времени увидеть то, ради чего был проделан столь долгий путь, люди начинали недовольно роптать, разочаровываясь сложившимся положением дел. Ещё бы, за десять минут на морозе не продвинуться и на пять метров. Живая пробка, образовавшаяся впереди, казалось, застопорилась навсегда. Счастливчики, которым всё же удалось попасть вовнутрь, сейчас наслаждались шедеврами великих мастеров живописи – картинами Рафаэля, Караваджо, Беллини, Перуджино. Мысли об этом ещё больше ранили души тех, кто застрял в злополучной пробке. Страх, – быть почти у цели и не увидеть картин Рафаэля, – принуждал к более решительным действиям. Наконец, послышались недовольные возгласы:
– Ну, что же там, неужели места в музее нет? Пропускайте хоть маленькими партиями!
Если бы работники Галереи проявили участие и объяснили людям, сколько нужно ещё подождать, возможно, страсти бы улеглись, но обстановка только накалялась. Полицейские, дежурившие у входа, уже с трудом сдерживали медленный, но упорный натиск, подступавшей толпы. Широкоплечий, полноватый мужчина в зимней куртке и в шапке ушанке буквально продавливал себе путь, упираясь плечом и руками в спину впереди стоявшей женщины. Время от времени он выкрикивал:
– Искусство в массы! Пробьёмся! Давайте там быстрее, пропускайте людей!
Ему вторили, рядом стоявшие ценители искусства:
– Что за безобразие! Сколько можно мёрзнуть на морозе! Пропускайте уже!
Трудно представить себе, что лет тридцать назад неподалёку от этого места, люди точно также толпились у входа в первый открывшийся в те времена в России ресторан Макдональдс, жаждая приобщиться к заморской гастрономии. Ну, Слава Богу, вкусы и потребности с тех пор изменились, люди стали стоять в очередях за высоким искусством, а не за булкой с котлетой, хотя, может быть, просто количество ресторанов быстрого питания с тех пор многократно увеличилось, а классических музеев больше не стало, не говоря уже о шедеврах мастеров искусства. Кто знает.
Неожиданно в толпе послышались ругательства. Кто-то кого-то толкнул или стал впереди другого, но спор из-за этого разгорался нешуточный.
– Сам идиот! Нашёлся тут поклонник живописи!
– Да ты на себя посмотри, ботаник чёртов!
Двое мужчин спорили из-за места. Неизвестно, сколько бы они ещё препирались и оскорбляли друг друга, но их внимание отвлекло движение толпы. Люди, стоявшие у входа, попытались прорвать оцепление и проникнуть во двор галереи, но были остановлены, охранявшими вход полицейскими. Началась давка, несколько человек упало на снег, послышались крики, ругань.
– Вперёд! Вломим им по полной!
– Выламывай двери!
– Пропустите в музей! – раздался истошный женский возглас.
Люди, ещё недавно отчаянно пробивавшиеся сквозь ворота галереи, не спеша, чинно, со знанием дела разглядывали картины, расположенные в одной из её зал. Им не было дела до того, что сейчас творилось на улице, всё их внимание занимала выставка. Кто-то любовался Рафаэлем, кто-то созерцал Беллини, а кто-то из них не мог оторвать глаз от фрески «Ангел с виолой». И верно, умиротворённый ангельский лик напоминал о бренности и суете этого мира, о вечности и красоте мира горнего, путь к которому, как ни странно, не был усеян людскими очередями и страждущими толпами. Может быть, потому что Царство Небесное не галерея и напором его не возьмёшь…
«Прогулка по Патриаршим»
Запарковаться на Патриарших в одиннадцать утра в воскресенье практически нереально. Мини-Европа уже живёт своей жизнью. Небольшие уютные кафе уже готовы подать вам на завтрак чашку капучино и шоколадный круассан. Тут много интересных домов, как старых, так и новых построек. Много разных заведений, продуктовых магазинчиков, бутиков. Особняк Зинаиды Морозовой (ныне в нём дом приёмов МИД) по-прежнему «навевает много дум» и разбавляет модерновую «европейскость» Патриарших готической эстетикой. А всё началось со строительства на этих местах жилых домов для советской партийной элиты… А до этого неведомый Фома увяз тут по самое не горюй. А ещё раньше стояло тут, покрытое рябью, Козье болото…
Ночью жизнь на Патриарших буквально кипит, о чём в последнее время вовсю вещают соцсети. Тут по ночам Москва пружиной сжимается вовнутрь, стесняя до боли саму себя. Периферия поддавливает центр, опустошая запасы спиртного дорогих баров, нарушая привычную размеренную жизнь респектабельного района. Здесь на углу у Патриарших соединяются две Европы: дневная – «солнечная» и ночная – «лунная». Что же творится в европейских городах в «лунные» периоды суток, можно рассказывать долго…
На самом пруду всё как прежде. Ночные вакханалии уже успели поутихнуть, как будто и не было тут ещё несколько часов назад многолюдных гулянок, пьянок, разборок. Спорадически возникавшие, в течении всей ночи, бури в стакане, – благополучно устаканились. Всё спокойно, тихо, чисто, упакованные мусорные пакеты бережно скрывают следы минувшей попойки.
В пруду, издалека наблюдая за происходящим на берегу, плавают лебеди. На скамейках сидят усталого вида люди. На одной из этих скамеек, возможно, решалась судьба М.А. Берлиоза, засидевшегося тут до вечера и так и не ответившего на вопрос: «кто же управляет жизнью человеческой»…
А вот мартышка уже протягивает свои гладкие руки, заманчиво подмигивая прохожим:
Потри мартышке лапки,
будет тебе счастье,
будут бабки…
«Солнечная» прогулка завершается распитием безалкогольного мохито в одном из баров, и мы покидаем этот искусственный островок европейского быта в центре многоликого мегаполиса, так и не поняв – в какой стране мы живём…
НАШАТЫРЬ
Вместе с другими средствами, такими, как, бинты, перекись, йод, энтеросгель (совсем не от похмелья, а от банального ПО), мне положили дома в аптечку и нашатырный спирт. Я сам просил купить его перед отъездом в Индию на чемпионат. Я полагал, что он может пригодиться нам в течении турнира, так как случаются разные ситуации и «нашатырка» одно из лучших по сей день средств для того, чтобы быстро привести человека в чувство.
Уже по приезду, глядя на ребят, на их уверенный бодрый вид, несмотря на невыносимую жару и духоту, я стал сомневаться, имел ли смысл брать эту едкую жидкость с собой, которая ко всему прочему успела просочиться и, не подберу другого слова, дико провонять.
И, действительно, никому из нас, к счастью, нашатырь не пригодился, и я уже был готов расстаться с ним, выбросив его в мусорку, но в самом конце произошел непредвиденный случай; одна из индийских девушек, стоявшая поблизости от наших ребят, не выдержала не то духоты, не то голода, не то присутствия поблизости молодых атлетов из Москвы, упала в обморок. Пока ее коллеги по команде и тренера глазели на нее, не предпринимая никаких шагов, мы уже пытались привести бедную индианку в чувство. И тут свою незаменимую роль сыграл наш заветный русский нашатырь. Ещё недавно исчезавшая на глазах габаритная спортсменка, вдохнув через нос нашего волшебного средства, быстро приходила в себя, улыбаясь нам слабой, счастливой улыбкой. Увидев над собой полдюжины крепких российских парней, хлопотавших над ней, девушка с их же помощью поднялась на ноги, и, рассыпаясь в благодарностях, нехотя ретировалась в сопровождении своих товарищей и товарок. Как оказалось потом, на нее подействовали жара, холод и физическая нагрузка. Это нам, неловко улыбаясь, объяснил один из тренеров местной команды.
Осторожно нюхнув, смоченный нашатырем кусок бинта, я мгновенно ощутил запах родины, старых советских спортзалов и аптечек, уже не сожалея о том, что взял с собой в дорогу это архаичное, но чрезвычайно действенное средство.
01.2018.
Робот-пастор
В воскресной день тонкими редкими струйками тянулись люди по направлению к центральным воротам церкви, что расположилась в центре старинного города Виттенберг. Именно в этом городе проповедовал Мартин Лютер, ведя многолетнюю борьбу с папством. Выступая против индульгенций, раздававшихся католическими священниками тем, кто хотел таким образом очиститься от грехов, знаменитый мыслитель положил начало движению Реформации, которое тектонически затронуло весь Северо-Запад Европы.
Проходя внутрь храма, прихожане с удивлением обнаруживали, что вместо пастора у алтаря стоял робот. Да, самый натуральный робот в обличье пастора. Он приветствовал прихожан словами: «приидите ко мне, страждущие!»
Многие были наслышаны об этом ноу-хау – священнике-роботе, призванном привлечь к церкви новых последователей, а также заменить человека на его месте,
и относились к этому случаю с известной долей снисхождения. Но многие из тех, кто впервые столкнулся с проповедующим роботом-священником, пребывали в недоумении от такого вот чуда техники.
Робот-пастор, разумеется, не испытывал ни капли дискомфорта от того, что часть паствы, а это были в основном люди пожилого возраста, не понимала значения происходящего. Переглядываясь друг с другом, они в недоумении пожимали плечами, надеясь на то, что представление скоро закончится и перед ними появится настоящий священник, их преподобный отец P.
Но к их разочарованию робот-пастор продолжал вести службу, как ни в чем не бывало, цитируя вбитые в файлы его интерактивной памяти, короткие тексты из священного Писания. Но самое удивительное было слышать из механических уст робота слова благословения, отсылающего верующего к тому, кто по идее должен был благословить священника на эту деятельность, наделить его этой миссией.
«Бог да благословит и защитит тебя»! – неустанно повторял робот, а на его груди светился экран, отображавший фрагменты воскресной проповеди. Тут же где-то сбоку у робота располагался принтер, в случае соответствующей команды, делавший распечатку требуемых текстов.
Молодые люди, наслышанные о продвинутом священнике, глазели на него, не скрывая своего любопытства, а в большей мере, иронии, которую вызывала попытка навязать им, страшно сказать, бога, посредством некоего искусственного интеллекта.
– Каким же должен быть бог, говорить о котором, они препоручили бездушной машине?
– Механическим. Не иначе, как механическим.
Говорили между собой молодые посетители храма – студенты Виттенбергского университета (где, кстати, согласно сюжету трагедии Шекспира, учился принц датский Гамлет).
– Это из серии: в Испании натуральные свечи в церквях заменили на электрические. Свет от свечей достигает небес и всем хорошо, – рассуждал один из молодых людей по окончанию службы.
– Но это, вероятно, для того чтобы исключить пожары. – Решился вмешаться в беседу один из прихожан, оказавшийся неподалёку от группы студентов. – Да, именно из-за пожаров, которые нередки в жаркой Андалусии.
– А то, что во Франции берут деньги за посещение мессы – это в порядке вещей?
– Деньги берут только с туристов, да, да с туристов.
– А в России за определенную цену можно заказать молитву за здоровье и за упокой.
– Ну, это скорее пожертвования, чем торговля. Везде, в любой общине существуют денежные отношения. Без этого никуда.
– А Робот-пастор, что есть в этой связи? – не успокаивался молодой человек.
– Безусловно, плод прогресса и стремления людей к моментальным знаниям.
– Но ведь он то же самое, что книга, что интернет. Зачем же его помещать в храме? Разве люди идут в храм услышать строго определённые слова? Как робот может заменить живого человека, ведь в этом контакте полностью отсутствует таинство общения с душою пастора, а через него со святыми и с Богом.
– В протестантстве нет большинства таинств.
– В этом и вся суть. В этом и есть причина того, что нас уже благословляет робот.
– Jedem das seine! – отвечал прихожанин. – Каждому своё.
– «Темнота не может разогнать темноту – может только свет. Ненависть не может разрушить ненависть – может только любовь.» А я дополню слова Лютера, – воскликнул студент, обращаясь ко всем присутствующим, – безжизненное не может проповедовать жизнь – только жизнь!
2017
Чужие традиции или «налей по-скифски»
В центр исторических исследований поступила очередная новость. В кабинете сидели трое: Пётр Янкин, Дмитрий Переславский и Элладий Викторович Канонюк – доктор исторических наук, главный научный сотрудник центра.
– В Фанагории археологами найден фрагмент стелы с надписью царя Дария Первого из династии Ахеменидов, датированной первой половиной V века до н.э. – зачитывал, поступившую на электронную почту новость, Пётр Янкин.
– В тексте упомянут город Милет, стоявший во главе Ионийского восстания, в котором греки потерпели поражение от персов. Из всех областей и городов независимость сохранили лишь Афины и Спарта.
Однако это восстание послужило толчком к освобождению греческих городов из-под власти Ахеменидской державы. После неудачного восстания, 12 сентября 490 г. до н. э., произошла битва близ города Марафон, в котором объединённые силы греков, ядро которых составляли афиняне и платейцы, нанесли небывалое поражение персам. Греческим войском руководил афинянин Мильтиад. После этой неудачи Дарий стал собирать войско, чтобы покорить всю Грецию, однако восстание в Египте помешало этим планам. Вскоре Дарий умер; его место занял его сын Ксеркс. Близилась эпоха полного освобождения Греции от иноземного владычества.
В хрониках Ионийского восстания упоминается, что греки в борьбе с персами объединялись со скифами, что являло собой союзническую солидарность двух народов, чьи интересы сошлись в процессе их совместного противостояния общему противнику.
Найденная стела с надписью легендарного царя может пролить свет на неизвестные страницы истории и стать научной сенсацией.
– Элладий Викторович, как вам новость?
– Ну, во-первых, никакой сенсации тут нет. Во-вторых, скифы не имеют отношения к этой находке и вообще к Ионийскому восстанию.
– Понятно, – разочарованно глядя на коллегу, произнёс Пётр. Он возглавлял информационный отдел и потому был заинтересован в появлении любой исторической сенсации. Но и тут его надеждам не суждено было сбыться.
– Я не согласен, – вдруг возразил, сидевший за соседним столом главный специалист агентства, кандидат исторических наук Дмитрий Переславский. – Как это не сенсация?! Находке несколько тысяч лет, на ней надпись самого Дария! Вы о чём, коллеги?
– А я, вообще, пока не увижу, не поверю! – заявил, появившийся в дверях Сергей Сергеевич Никитюк – директор агентства.
– Ну, так, поедемте и увидим всё своими глазами! Фанагория то ведь она не на другом конце вселенной находится, – неожиданно предложил Пётр.
– Нет, я никуда не поеду, – возразил Элладий Викторович, – у меня ещё Софокл необработанный лежит, – он указал на папки, разбросанные по столу, на котором стоял компьютер и здоровенный монитор.
– Так что там о скифах? – уже сидя в машине, спросил Элладий Викторович.
– Мы обсуждали с Дмитрием Васильевичем греко-скифские союзнические отношения, – тут же отреагировал Пётр.
– Так не было никакого союза между греками и скифами. Они порознь боролись с одним врагом.
– Скорее то были зачатки союза, – после некоторых раздумий, всё-таки ответил Дмитрий. – Во время Ионийского восстания существовала опасность соединения скифов с восставшими ионийцами, поэтому Дарий отправил войска в район Пропонтиды, дабы воспрепятствовать этому.
– Ну да, была такая попытка, но и она захлебнулась…
– Во время похода Дария против скифов у ионян была реальная возможность объединить усилия против персов и уничтожить их войско. Мильтиад, тиран Херсонеса Фракийского был за то, чтобы пойти на договор со скифами. Но в итоге греки пошли на попятную и обманули скифов, за что заслужили их презрение. Против как раз выступил Гистией – тиран Милета.
– Что не случилось, то не случилось, – качая головой, скептическим тоном произнёс Элладий Викторович.
– Но вы рассказывайте, – обращаясь к Переславскому, снисходительным тоном сказал Элладий Викторович, – мы послушаем, раз такое дело. Всё равно Софоклу сегодня не пить вина…
Он задумчиво глянул в окно и снова перевёл взгляд на собеседника.
– Скифы понимали, что в одиночку они не смогут противостоять ахеменидской империи и решили искать союза у греков, – продолжал экскурс в историю Переславский. – В хронике упоминается, что в 512 и 494 гг. до н. э. скифское посольство прибыло в Спарту во времена правления Клеомена Первого. Скифы предложили атаковать персов с двух сторон: с Кавказа и с Эфеса, но спартанцы отказались от союза по причине нежелания воевать далеко за пределами родины. В конце концов скифы атаковали персов в одиночку и уничтожили их восьмидесятитысячную группировку, базировавшуюся во Фракию, обернув в бегство того самого тирана Херсонеса Мильтиада. В дальнейшем также были попытки скифов и греков объединить усилия в борьбе с персами, о чём упоминалось выше.
– Я и говорю: порознь.
– По большому счёту выходит, что порознь… хотя и делали одно дело: подтачивали основы империи.
– Эх, хорошие были времена, – протянул Элладий Викторович, – вино пили неразбавленным.
– Это кто пил вино неразбавленным, греки что ли? – спохватился Никитюк, ехавший на переднем сидении микроавтобуса рядом с водителем.
– И греки тоже, – невозмутимо отвечал главный научный сотрудник центра.
– Что-то я не слышал такого. Скифы, да, пожалуйста, но греки всегда разбавляли вино, а тех, кто не разбавлял, считали свиньями.
– Значит, белые пятна истории ещё существуют, Сергей Сергеич, раз вы того не знаете!
– А ну-ка, здесь поподробней.
– Неа, сначала налей по-скифски!
– Ах, ты ж бес! – отмахнулся Никитюк. – Отсмотрим стелу, потом нальём.
– Тогда не расскажу.
– Так, я уже понял, о чём речь, – рассмеялся Никитюк.
– И о чём же?
– О беспримерной страсти Клеомена пить неразбавленное вино.
– Неужели?
– Вы сами проговорились.
– Эх, вас не проведёшь.
– А вы говорите, налей по-скифски.
– Говорю! И что?
– Ну а то, что самого спартанского царя это довело до безумия и гибели.
– Что это?
– Что, что, – вино, пьянство. Как говорил Анахарсис: виноградная лоза приносит три грозди: гроздь наслаждения, гроздь опьянения и гроздь омерзения.
– Вы верите той версии, что Клеомен умер от безумия, до которого его довело пьянство?
– А разве иначе? По Геродоту именно так.
– Геродот просто завидовал отменному здоровью спартанца и его подвигам, вот и придумал эту версию. Шучу. Но Геродоту могли подсунуть эту версию, ведь часть правды порой хуже самой лжи, а то, что противники Клеомена пытались внушить обществу своё мнение, у меня нет сомнений.
– То есть, по-вашему, Клеомен был трезвенником и со скифами дружбы не водил?
– Не без этого, конечно, но умер он не своей смертью.
– Кто же его убил?
– Его довели до самоубийства. Это самый изощрённый метод убийства, когда человека медленно подводят к мысли о необходимости самоубийства. У греков этот метод существовал давно. Спартанские власти умело применили его, тем самым отомстив Клеомену за низвержение Демарта.
– Ясно, теперь ясно. И всё же мы ждём от вас рассказа о том, как спартанский царь со скифами на бруденшафт пил, – усмехнувшись, сказал Никитюк.
– Скифы не пили на бруденшафт, у них был другой способ проверить дружбу на крепость.
– Какой же?
– Они, прежде чем выпить, стукались кружками так, что вино из одной чары переливалось в другую.
– Ну, это они делали в целях предотвращения отравления, это у них не являлось показателем дружбы, – заметил Дмитрий.
– Как это не являлось?! От них, кстати, эта традиция перешла к нам, и символизирует она как раз доверительность в отношениях. То есть, чокаясь, мы доверяем друг другу.
– Здесь с Элладием Викторовичем спорить бесполезно, – подметил Никитюк, хитро прищурив один глаз.
– Согласен, – произнёс Пётр и тут же осёкся, заметив на себе недобрый взгляд старшего товарища.
– Лучше иметь одного друга многоценного, чем многих малоценных, – пробурчал себе под нос Канонюк и снова уставился в окно. Историка с утра мучило похмелье. Цитируя Анахарсиса, известного своим стойким чувством меры, он неожиданно для самого себя почувствовал тягу к умеренности во всём без исключения. Исходя из этого полезного в немалой степени чувства, он уже определил в своём уме необходимую меру на сегодня, но непредвиденные обстоятельства, связанные с находкой древней стелы, мешали осуществлению его планов.
– Мне интересно, – оторвавшись от окна, произнёс Канонюк, – что вы думаете прочесть на этом куске камня?
– Как что? – откликнулся Никитюк. – Надпись царя Дария Первого сына Гистаспа.
– Так никто из вас же не знает древнеиранский язык, на котором была сделана надпись, – не без злорадства в голосе произнёс, измученный жаждой, историк.
– Так вы на что?! – парировал Никитюк. – В крайнем случае, эксперты всегда найдутся, особенно, если им предложить налить по-скифски.
Канонюка аж повело от этих слов начальника, но он перетерпел невыносимую психологическую боль и выдавил из себя:
– Поглядим, что там за надпись. Уж, наверняка, не чета Бехистунской, так жалкая отписка Дария, кость, брошенная им современным историкам и людям мнящим себя таковыми.
…
Ахеменид Дараявуш восседал на троне посреди огромной залы царского дворца. По правую и по левую руку от него, выстроившись в ровные ряды, стояли вельможи и военачальники. Рядом с троном, почтенно склонив голову перед владыкой, стоял в ожидании приказа царский писарь.
– Приказываю, – обращаясь ко всем, произнёс царь, – навеки вечные утвердить в послании победу мою над восставшими колониями! Увековечить победу армии Ахеменидской державы в слове, обращённом всем народам земли, дабы в веках прославлялось её могущество и не знало заката!
Писарь ещё ниже склонил голову и принялся вычерчивать на пергаменте отдельные слова.
– Багабухш, – обратился он к своему главному военачальнику, – готовьте армию в новый поход! На Востоке ждут своего часа скифы. На западе фракийцы. Мы должны положить конец их присутствию у наших границ!
– Когда выступать, повелитель?
– В ночь…
Царь вздохнул и взглянул вдаль, туда, где сквозь арку дворцовых врат спускалось вечернее солнце, заливая багровыми лучами стены крепостных башен.
…
– Тут без пол литра не разберёшься, – сказал Конанюк, рассматривая распечатку текстов, снятых с копий фанагорийской стелы. – Да и, вообще, вряд ли разберёшься, буквы сильно повреждены. Нужна экспертиза.
Никитюк махнул рукой.
– Не знаю, что ответить. А вы, что скажете, Дмитрий, – обратился он к Переславскому.
– Сейчас меня больше интересует вопрос, почему всё же спартанцы отказались выступить единым фронтом против персов? И кто именно из скифов вёл переговоры с Клеоменом?
– А почему вас, собственно, это больше всего интересует? – отреагировал Канонюк. – К найденной стеле это не имеет практического отношения.
– У меня свой интерес Элладий Викторович.
– Кто бы ни вёл переговоры с ним, а выпить им пришлось немало. Уверяю вас.
– Почему?
– Но вы сами все говорите, что Клиомен пил за троих, а тут к нему сам Скил в гости пожаловал. Он-то точно не знал меры.
– Мы говорим?
– Ну я, во всяком случае, отстаиваю ту точку зрения, которая не рассматривает проблему Клеомена сквозь призму его пьянства.
– А с чего вы решили, что они встречались со Скилом? Разве они были современниками?
– Какая разница, были они современниками в буквальном смысле или не были; пятьдесят, сто лет между ними небольшой срок, но важно то, что и тот и другой любили выпить.
– Вы забыли добавить: доходя до безумия в своих поступках.
– Немудрено, ведь оба могли быть последователями культа Диониса. Скил, так он точно был заодно с дионисийцами, за что, в общем-то, и поплатился.
–А Клиомен за что поплатился? – вмешался Пётр.
– Опять вы с тем же самым. Говорил же я уже: сначала он интригами низложил своего конкурента, затем, когда сторонники Демарта решили призвать его к ответу, бежал в Аркадию, поднимая там народ против Спарты. Этого ему и не простили, и лишь царское происхождение Клеомена уберегло его от публичной казни.
– Это всё хорошо. Но так пили Клиомен и Скил за одним столом или нет? – улыбаясь, спросил Никитюк.
– Нальёте, потом скажу, – грубоватым тоном ответил Канонюк.
– По-скифски? – сквозь смех, спросил Никитюк.
– Да хоть по-гречески, мне всё равно!
…
– Нет, я не отрицаю, что гипотетически Клеомен и Скил могли сидеть за одним столом и пить вино, но документальных свидетельств таких я вам привести не могу. Как, впрочем, не могу подтвердить точности содержания речи Дария, о которой я вам тут недавно поведал, – говорил Элладий Викторович, держа в руках стакан, наполненный на четверть коньяком.
– Отхлебнув коньяк и закусив кусочком лимона, он добавил:
– Извините.
– Да мы-то вас простим, а вот история никак, – продолжал подначивать Никитюк.
– История меня уже наказала тем, что я вынужден пить коньяк с вами, а не вино с ними, – невозмутимо парировал Канонюк.
– Бедный Клеомен, знал бы он, чем всё это обернётся для него, не связался бы ни в жизнь со скифами.
– О, я не могу! И вы о том же! А вы знаете, что он, скованный по ногам, лёжа на походной кушетке, изрезал себя ножом? Да, это был его собственный выбор, но его довели до этого спартанские власти. Он не смог вынести своей участи.
– Знаем, знаем, но такова его судьба.
Никитюк разлил, оставшийся в бутылке коньяк по стаканам, и воскликнул:
– Так выпьем за то, чтобы наша судьба была милосердна к нам, а наша участь была прямым отражением нашей судьбы!
– Здорово! – воскликнул Пётр, залпом опустошая свои полстакана.
– За это… – еле слышно промолвил Канонюк и выпил вслед за всеми.
– Что это у вас? – спросил он у Переславского, державшего в руках какой-то свёрточек.
– Это песок из земли, где была найдена стела, – разворачивая бумажный платок, ответил молодой историк.
– Похож на каменную крошку, – рассматривая вещь, сказал Канонюк. – Зачем это вам?
– Ну как же, это же реликвия, – вставил Пётр, пытаясь отщепить щепотку истории от общей горсти.
– У греков таких реликвий вагон и маленькая тележка, – не глядя на него, холодно произнёс Канонюк.
– Ну, то греки, – промычал Пётр. Видно он был недоволен ответами маститого коллеги, но старался не вступать с ним в открытый бой.
– Наверняка, эту плиту снесли во время освобождения какого-то населённого пункта от персов, где она была установлена по приказу одного из военачальников Дария.
– А как она попала сюда? – удивлённо глядя на Канонюка, спросил Дмитрий.
– Возможно, её привезли в эти места в качестве расходного материала; или для строительства чего-либо, или просто забросили на корабль в качестве балласта.
– Интересная версия, – рассмеялся Никитюк.
– А вы думали, её привезли сюда в дар местным жителям?! Это то же самое, что в наши времена предложить Польше установить стелу в честь освобождения её Красной Армией от немецко-фашистских войск. Дария в этих краях, мягко говоря, недолюбливали.
– Забавно получается, увековеченные в камне победы утверждали могущество империй на завоёванных ими территориях, а после, вырванные из земли, служили в качестве балласта для большей остойчивости кораблей…..
Никитюк поднял стакан с остатками коньяка и добавил:
– Так выпьем за то, чтобы памятники наших врагов в завтрашнем дне служили в качестве балласта нашим судам, бороздящим их моря!
– Хорошо сказано! – воскликнул Канонюк и махнул оставшегося коньяка.
– Браво, начальник! – поддержал коллегу Дмитрий. – За это надо выпить ещё!
Пётр полез в сумку за второй бутылкой, но Канонюк жестом остановил его.
– Вспомним слова Анахарсиса…
– Долой Анахарсиса! – вдруг закричал Переславский и высыпал содержимое платка на землю. – Долой реликвии!
– Нет, вспомним. Сначала я расскажу вам одну историю, о которой уже упоминалось сегодня, правда, вскользь, а потом решите, пить или не пить ещё.
– Хорошо, рассказывайте, – закивал головой Переславский. Его поддержали Никитюк и Пётр.
…
Город Гелон был заложен греческими колонистами. В нём проживали будины, уже не скифы и ещё не греки, но тоже участвовали в скифских компаниях против персов. Гелонцы – жители города, почитали культ Диониса, предаваясь вакхическим буйствам, называвшимися у них таинствами и длившимися в течении трёх дней. В эти священные для греков дни к ним тайно присоединялся молодой скифский царь Скил – сын Ариапифа и эллинки. Вместе с поклонниками Диониса он денно и нощно предавался обрядам и игрищам, какие были в ходу у дионисийцев. Вокруг него кружили вакханки, ряженые сатиры наливали ему в чаши вино, певцы распевали свои хвалебные гимны. Скифы отвергали чуждые им культы и не понимали, какому богу угодно видеть исступлённое человеческое существо, потерявшее разум и людской облик. И вот однажды один из борисфентов в ответ на укоры скифов касаемо их почитания Вакха, сказал: «вы надсмехаетесь над нами за наше поклонение Дионису, но вы не понимаете, что это подлинное вдохновение, экстаз, которого достигают только избранные! Вот и ваш царь Скил теперь с нами! Он опьянён Дионисом, безумство его схоже с безумством самых первых вакхантов Эллады! Не верите? Ступайте за мной, я покажу вам это действо, может быть, и вы тогда присоединитесь к нам!»
Отведя их крепостной стене, борисфенит указал им путь на башню, откуда открывался вид на рощу, где проходили вакхические празднования. Увидев своего царя в буйном исступлении, скифы вознегодовали и пообещали наказать Скила. Вернувшись в войско, они рассказали остальным об увиденном всем остальным, в том числе своим жрецам. На совете было принято решение низвергнуть Скила с престола, и возвести на его место Октамасада. Скифы попытались схватить Скила, но того предупредили о готовящемся на него нападении и ему удалось во время бежать во Фракию. Новый предводитель скифов двинулся в погоню за Скилом, но на Истре ему перекрыли путь фракийцы. Дело шло к битве, но в последний момент фракийский царь Ситалк предложил обменять своего родственника, находившегося под защитой у скифов на Скила. Октамасад согласился и пошёл на обмен. Когда Скил был передан скифам, царь под влиянием своего окружения приказал отрубить ему голову.
Так за нарушение традиций винопития был казнён один из лучших представителей царской династии скифов, – подвёл итог доктор исторических наук.
– Да уж… – послышались вздохи. – Варварская эпоха…
Закончив свой рассказ, Элладий Викторович потянулся за уже откупоренной бутылкой трёхзвёздочного.
– Ну что, кому наливать? – спросил он, окидывая непринуждённым взглядом коллег.
– Нет, спасибо, – не сразу ответил Дмитрий Переславский.
– Мне тоже не надо, – мгновенно отреагировал Янкин.
– Да и я что-то расхотел, – присоединился ко всем Никитюк, – пойду лучше чайку попрошу у археологов.
– А я вот выпью, всё равно с Софоклом уже не пить, – он махнул рукой и налив себе полстакана, разом опрокинул его.
– За скифских богов пью, не за греческих! Традиций не нарушаем!
2016
Сборник обыкновенных мыслей и обрывков случайных разговоров
(отрывки)
***
Безоговорочно верят только славе и успеху. Ещё больше благоговеют перед большими деньгами и их обладателями.
Какой-то псевдоапокриф был продан за несколько десятков миллионов долларов. Этой книге можно верить, – приводилось в аргументах о подлинности этой «находки», – ведь фальшивую вещь за такие деньги не продадут.
То есть ценник – это веское доказательство подлинности. Вообще, преклонение перед материальным богатством для некоторых – это нереализованный религиозный культ души, выброшенный из её лона зачаток веры в духовное начало, обретший собственную жизнь в песчаных дюнах эго. Бог в слове богатство для них отразился смыслом лишь в ценностях материального уровня, так и оставшись богом успеха, богом вещества, составляющего бессознательное бытие роскоши.
***
Подписчик для блогера и других владельцев страничек, аккаунтов, живых и мёртвых журналов – это бездушная частная единица, обеспечивающая ему рейтинг и аудиторию. Диалог с ней исключён, так как будет нарушен баланс «высшего» и «низшего» миров, и блогожитель обязан будет покинуть свой уютный, недосягаемый олимп и снизойти до комментирующих его масс, того самого подписчика, которого он так упорно отжимает у интернет-пространства. А это уже нарушение правил, схожих с обязательными условиями забронзовевших, да и самых никчемных литжурналов, на страницах которых неизменно значится – «редакция в переписку с авторами не вступает».
***
Бронзовый век ещё не успел наступить, а некоторые уже успели забронзоветь…
***
Чем ты понятней, тем ты больше нравишься. Чем ты примитивней, тем ты более понятен. Вывод: примитивное способно нравиться. Не надо быть понятным, чтобы тебя понимали.
***
Ослослон — гибрид демократической и консервативной партий США.
***
Сидевший напротив меня мужчина пенсионного возраста, оторвавшись от чтения газеты «Правда», заговорил сам с собой, тем самым нарушая некоторую логику происходящего: «Нет правды в мире! Большинство врет! Врет власть, врем мы! И горькая правда в том, что ее, правды – нет…»
***
Метро без обитателей паперти, вообще, себе представить невозможно. А в последнее время к ним присоединились и продавцы очень нужных товаров, таких, например, как лазерные фонарики, овощерезки, резиновый стеклолаз и так далее. Но если метроторговцы зарабатывают, меняя свой товар на деньги, то первые просят, выпрашивают, собирают дань, как угодно, рассчитывая, кто на жалость, а кто и на наивность подающего. В этот раз мне удалось увидеть, и инвалида в военной форме, передвигавшегося на коляске, и выкрашенную в блондинку цыганку, вымаливающую с нарочитым московским акцентом на пропитание, и женщину, убитую горем, голос которой уже не раз слышал в московском метро. И всё же, если рука дает от сердца, она не ошибается…
Наконец, в окнах блеснула моя остановка, я с радостью покинул полупустой вагон и, наступив на хвост длиннющему змеевидному эскалатору, понесся кверху, к выходу…
«Хождение в городе Метрограде»
Хотя вы и привыкли ездить на машине, передвигаться на городском транспорте, ходить пешком, метро остаётся тем тоннелем, миновать который невозможно. Так или иначе, в один прекрасный день вы окажетесь под землёй, в недрах московского метрополитена, если вы, конечно, в Москве. И хорошо, если вам посчастливиться проехаться в поезде-галерее, в самом настоящем музее на колесах. Вагоны поезда увешены произведениями мастеров 19-го века, картинами художников-авангардистов и прочими работами неизвестных мне авторов. Ехать в таком поезде не совсем обычное дело. Атмосфера побуждает к творческому осмыслению информации. Настроение людей тоже меняется, лица преображаются, глаза из унылого омута погружаются в синеву картинных пейзажей, в реалистичность портретных образов, в предметную суету натюрмортных зарисовок.
Удивительно, несмотря на контраст эпох на портретах и в действительности, попадаются живые персонажи, едва отличимые от людей, изображённых на холсте; вот рядом с изображением студента девятнадцатого века стоит молодой человек практически аналогичной внешности, будто он, а никто другой сотни лет назад, явился прототипом воплощённого художником образа. Это совпадение меня очень удивило.
Но каких поездов в многомерном, разветвлённом во все стороны города тоннеле, немного. Ехать в обычном вагоне куда привычней. В одном из таких вагонов далекого уже пролетарского прошлого – я стал участником занимательной беседы с замечательным представителем трудового класса. Стоило мне только заглянуть внутрь газетного чтива в руках этого пассажира, одетого в камуфляж и дачные сапоги (эдакий пролетариат двадцать первого столетия), как я услышал:
– Барррдак! А эти то бумагомаратели (сентенция, следует полагать, была отпущена в адрес пишущей братии «КП») пишут, что хотят»!
Я подумал, – если спросит меня, кто я по профессии, интриговать не буду, скажу как есть – тренер по боксу. О своих журналистских корнях умолчу, дабы не сбивать с толку моего случайного собеседника.
Отрекшись мысленно от нерадивых, в глазах пожилого пролетария, коллег, я подал знак, что готов на время одолжить свои уши.
– Что творится-то, – обрадовавшись находке, отчеканивая согласные в словах, проговорил мужчина. – Никакой логики нет в действиях властей. Вот я, если чиню стиральную машину, соблюдаю логику, а у них логики нет, так как они могут чинить страну. А ей, между прочим, нужен капремонт.
Я не стал интересоваться, какой именно капремонт ей нужен.
– Пишут о последствиях увольнения Кудрина… Да какие последствия-то? Вот тот же флот торговый всем скопом ходит под флагами зарубежных государств. А кто создал условия для этого, если не он?!
Убедительность слов моего собеседника подкреплял запах перегара, голос его звучал как мотор, выжимавший из баков оставшееся горючее.
– А эти двое, – сказал он, указывая, напоминавшим ржавый, съежившийся от многолетней коррозии болт, пальцем, на фотографию двух первых лиц государства. – Ведь нет логики в их действиях; то один у власти, то другой. Подменил, Дмитрий, спасибо, уходи!… Ну куда это годится?!
*(Речь пролетария слегка усовершенствована и освобождена от нелитературных словесных конструкций).
– А как вы относитесь к рокировке? – последнее слово из его уст прозвучало, как некий символ, понятный и доступный всем, объемлющий своим масштабом действительность наших дней, наподобие таких лингвистических громад, как «импичмент» в конце 90-х, «ускорение» в конце 80-х, «интернациональный долг» в «застойные» 70-е.
– Наверное, это от безысходности или от избытка демократии, – неудачно сострил я.
– Так что же, разве у него другой выход есть, если он на Запад подастся, его там быстро переметнут куда надо и должности не спросят…– выпалил он, тут же осекшись, при этом растерянно озираясь по сторонам.
Глаза пролетария блестели, голос хрип, говоря о том, что мотор уже нуждался в дозаправке. Незаметно для меня, разговор, минуя всякие логические формы, оторвался от прежней темы и плавно перетёк в совершенно другую. Нелогично на первый взгляд, но каждый ведёт беседу сквозь призму той области знаний, в которой он наиболее разбирается. Логика жанра.
– Власть нужно передать не им, а нам, технарям, мы лучше разбираемся в жизни и в управлении государством. Вот пишут о царе тут… А что он сделал-то?! В своё время пришёл к нему Жуковский, предоставил проект нового учебного заведения, будущего ЦАГИ. Учёный убеждал его строить авиазаводы, а он в ответ ему заявил, что самолёты мы будем покупать у Европы. То же самое происходит и сегодня…
Он сделал паузу. Ему явно казалось, что он произвёл на меня впечатление своими познаниями в истории отечественного авиапрома.
– А вот Ленин услышал учёного и предоставил ему все условия для работы. Благодаря Советской власти мы получили свой авиапром. Благодаря нам технарям Россия ещё не стала сырьевым придатком. Но нужен новый всплеск учёной мысли. Революция умов, сильнее революции оружия!…
«Станция Площадь Революции»! – объявили по громкоговорителю.
– Моя станция, – сказал я и вышел из вагона…
16.10.2011.
Голодный мим
(non fiction. «Записки на коленке»)
Прогуливаясь как-то вечером по Вене, я вышел на Штефан-платц, знаменитую площадь, в центре которой высится старинный готический собор XII века Штефансдом. Как всегда площадь была полна туристами и артистами, развлекающими их и зарабатывающими на них же всевозможными способами. Особенно мне запомнились (в дальнейшем я их встречал по всей Европе) превратившиеся в неподвижные изваяния фигуры: бродячего скрипача, пёстрого клоуна в рваных ботинках, феи о двух нейлоновых крыльях на алюминиевых каркасах. Проходя мимо такой живой скульптуры какого-то литературного героя, волосы которого были покрыты серебряным тальком, а из рукава торчали длинное гусиное перо и пергамент фантастических размеров, я вдруг заметил, что он ожил, шевельнул ресницами, открыл глаза и замахал руками, пытаясь произвести впечатление на столпившихся вокруг него детей. Но больше всего, мне кажется, он произвёл впечатление на меня: круглыми минутами стоять, как истукан, чтобы в один момент выйти из артистической летаргии и… пополнить свою копилку очередной порцией новых европейских монет… Это надо уметь!
Но разве только это движет артистами неподвижной и оживающей внезапно пантомимы?! Скорее всего – это их призвание, образ жизни, но никак не средство заработка. Так наивно полагал я, проходя мимо разукрашенного лицедея, то ли в маске Пьеро, то ли какого-то другого мима.
«Эх, – подумал я, – жаль, что в кармане лишь итальянские лиры, скоропостижно вышедшие из обращения. Хотя, какая разница, главное, чтобы к ногам артиста летели не тухлые яйца и гнилые помидоры, а там и лиры сойдут. Всё ж это символический акт, и актёрам-европейцам не суть важно, что им там положили в шляпу, главное – эмоции…»
– Дам-ка я тебе лир, Пьеро, – сказал я вслух и бросил в копилку мастера монеты.
Внезапно из глубины позолоченной маски раздался приглушённый трубный возглас на чистом русском языке:
– А зачем мне лиры, я целый день стою здесь, как истукан, зачем мне лиры? Я тож кушать хочу.
Маска смотрела на меня, как-то криво улыбаясь, а изнутри неё вырывался этот страдальческий возглас души голодного и уставшего артиста. Я был ошарашен.
«Tut mir leid!»(Мне жаль! – нем.), – хотел было ответить я, но подавив растерянность, произнёс грубоватым голосом Арлекино:
– Ничего, в хозяйстве пригодится, бери, что есть, другого нет.
Содрогаясь от нахлынувшего на меня немого смеха, я пошёл дальше, вдыхая аромат печёного хлеба и сдобной выпечки, доносившийся из булочных. К сожалению, ни евро, ни лир у меня больше не было, чтобы утолить собственный голод.
Я шёл, а в ушах гудел голос маски…
8.11.11.
(«Уличный классик, или записки на коленке»)
На первый взгляд сборник прозы состоит из несвязанных между собой многочисленных историй, рассказов, авторских записок, сюжетов из жизни реальных людей, антиутопий, и всё же большинство текстов отражает собой стремление автора поделиться невыдуманным, прожитым, увиденным или услышанным лично. Я живу, я смеюсь, я борюсь — без этих свойств, действий, любое слово (книга) теряет смысл, благодаря им — может вдохновить на Новое…
Ссылка:
Уличный классик, или Записки на коленке. Нон-фикшен 88%
Ссылка на магазин Литрес:
https://www.litres.ru/marat-shahmanov/ulichnyy-klassik-ili-zapiski-na-kolenke-non-fikshen-88/