Горные коровы обычно помельче своих сородичей, живущих и пасущихся на равнинной местности, не говоря уже о коровах, каких можно повстречать где-нибудь на альпийских лугах. У тех и бока жирные, и вымя крупное, а холка, как у племенных быков. Горные коровы всё же будут куда поменьше, – и ножки у них тоньше, и шеи обыкновенные коровьи, да и вымя прячется где-то между ног, свисая вниз тонкими сосисками. Но зато насчёт молока можно поспорить; у здешних коров оно и жирное, и питательное, что мог бы подтвердить и соседский мальчишка Али, который вырос на молоке из-под вымени одной такой горной коровы. Каждый раз выпивая чашку свежего парного молока, он ощущал себе прирост сил, таких необходимых для выживания в суровых условиях гор, а также в мальчишечьих баталиях со своими сверстниками.
Когда Заре – корове, принадлежавшей родителям Али, исполнилось одиннадцать лет, что ещё не так много в пересчёте на человеческий возраст, её решили зарезать.
– Скоро байрам, сынок, нужно мясо, – говорила мать, отвечая на вопрос Али: «зачем убивать корову?»
– А что, разве нельзя купить мясо у Мирзы? У них много мяса, и баранина есть.
– Сейчас с деньгами трудно, а без мяса никак. Нужно ещё людям раздать саадака.
– Но ведь Зара столько лет жила с нами, и молоко давала, – расстроено продолжал мальчик.
– Да, благодаря её молоку мы пережили самые тяжёлые годы.
– Ну, вот! – в надежде, что корову пощадят и не станут резать, воскликнул Али.
– Ты же знаешь, что Зара больше не даёт молока, а когда корова перестаёт давать молоко, её… её приносят в жертву.
– В жертву?
– Да.
«Что это за жертва?» – думал Али, отправляясь на поиски Зары, задержавшейся в этот день на пастбище. «И почему в жертвы выбрана их Зара?» Дойдя до местности, где на узком отрезке земли, расположенном в овраге между дорогой и скалой, пасся сельский скот, Али, завидев издали мирно жевавшую траву Зару, стал свистеть, подзывая её к себе. Повинуясь знакомому зову, Зара двинулась с места, и не спеша поплелась к месту, где размахивая по воздуху пастушьей палкой, ждал её маленький хозяин.
– Что-то ты сегодня домой не спешишь, – говорил Али корове, похлопывая её по тощему, рыжему боку. – Все уже ушли, а ты до сих пор тут. А может, ты знаешь, что тебя хотят убить, и поэтому не торопишься? Умная корова. Молодец.
– Муу! – протяжным мычанием отвечала умная корова и, поворачивая к нему свою шею, тёплым, шершавым носом касалась его плеча.
– Дада, зачем корову резать? Она ещё пригодится нам! Не надо резать… – закричал мальчик, увидев отца, только что приехавшего с райцентра, где он вместе с другими мужчинами разгружал камни для строительства дома местного главы. В ответ отец Али одарил его суровым взглядом, швырнул на стоявшую во дворе скамейку пыльную телогрейку, и ничего не сказав, зашёл в дом. Али едва не расплакался. Он ещё долго не хотел идти домой, прячась в коровнике, и даже когда мать звала его на ужин, делал вид, что не слышит. Стоя рядом с Зарой в полумраке коровника, он металлическим гребешком соскребал с её боков и рёбер пятна засохшей грязи.
– Тебя завтра принесут в жертву, а твоё мясо раздадут людям. Так сказала мама.
Отложив в сторону гребень и, присев на корточки, он коснулся худого, будто опустошённый хурджин, вымени коровы.
– Если бы у тебя было молоко тут, тебя бы не стали убивать, потому что молоко – это еда, – разговаривал он с ней, продолжая ощупывать вымя. – Из молока делают сыр, творог, а из творога готовят чуду…
– Ну, давай, может быть выйдет что-то. – Он аккуратно потянул за соски, вспоминая, как мать доила её, как тонкие, тёплые струйки, ударяясь о стенки ведра, заливали его полое дно белой питательной влагой, наполняя его до самых краёв. Он даже приставил к ней небольшое ведёрко, уже долгое время висевшее на гвозде, прибитом в балку, но зря – ничего не выходило.
Он решил переночевать в коровнике. Облокотившись на деревянную перегородку, отгораживавшую Зару от сарая, примыкавшего к коровнику, Али задремал. Во сне ему привиделась помолодевшая, пополневшая Зара, пасущаяся на ярко-зелёном лугу неподалёку от водоёма с кристально чистой водой. Рядом с ней крутился белый-пребелый телёнок, время от времени припадавший к сосцам матери, из которых во все стороны брызгало жирное молоко. Проснувшись, он еле успел выбежать на улицу, едва не обмочив штаны.
Утром отец и его двоюродный брат, приехавший по этому случаю из города, совершив ритуальное омовение, зарезали Зару. Корову, как и овцу, режут остро наточенным ножом, перерезая ей артерию, из которой вытекает кровь, вместе с которой исходит жизненный дух животного. Считается, что так она мучается меньше. Затем с него снимают шкуру, вынимают внутренности и разделывают тушу на несколько частей.
Али весь день прятался на другом конце села, на кладбище. Под вечер его стал одолевать голод. Не насытившись, сорванными райскими яблоками, сорванными с дерева, выросшего прямо за кладбищенским забором, он нехотя побрёл домой. Мать встретила его упрёками. Отца, к счастью, дома не оказалось.
– Где ты был? Садись кушать, целый день ничего не ел.
Она поставила на стол блюдо с белыми, пышными хинкалинами и тарелку с варёным мясом. Следом она принесла чесночную подливу в пиале и сырой огурец, сорванный ею только что на грядке. Али тут же принялся есть: обмакивая хинкал в подливе, он жадно откусывал вкусное, пышное варёное тесто, спешно проглатывая его. Рука его остановилась возле тарелки с мясом, – он поднял голову и стал искать глазами мать, которая в сторонке, сидя на низенькой, треугольной табуретке, перебирала фасоль.
– Бабу!
– Что? – отозвалась мать, отрываясь от своего занятия.
– Это наша корова?
– Да. Ешь. – Бросила она и продолжила перебирать фасоль.
– Не буду.
– Что не будешь?
– Есть это, – нахмурившись, отвечал Али.
– Это мясо, ешь.
– Не могу.
– Почему не можешь? Ты же любишь мясо.
– Люблю, но не такое.
– А что с этим-то не то?
– Оно Зарино.
– Вот абдал! – в сердцах, но без злости бросила мать и, опустив голову, продолжила свою важную работу.
Схватив со стола пару хинкалин и большой, пожелтевший водянистый огурец, он выбежал из дома.
Мясо Зары ели целый год; часть его раздали нуждающимся, а часть посолили и засушили, так что Али мог каждый день видеть, висевшие под навесом сушёные куски плоти некогда любимой коровы. Правда, он так и не смог заставить себя есть её мясо ни вместе с хинкалом, ни в виде фарша в курзе. Более того, он перестал принимать в пищу любое другое мясо, боясь, что душа животного, чью плоть он ел, будет сниться ему по ночам, мучая его своими стонами.
12.06.
Марат Шахманов.
Прим.
Саадака – милостыня (араб.)
Дада – папа (авар.)
Бабу – мама (авар.)
ГIабдал – ненормальный (авар.)
Курзе — дагестанские пельмени.
фото: Е.Власов (litworks.ru)