Мартин смотрел на Амалию, разглядывая её холодное лицо и белые, гладкие волосы, отражавшие тусклый свет уличных фонарей, проникавший в комнату сквозь неравномерно занавешенные окна.
– Ты опять пила?
– Да, выпила немного шампанского, чтобы разогнать тоску.
– Ты же знаешь, тебе нельзя пить.
– Знаю, но тоска и мигрень куда более опасней, чем просто мигрень.
– Почему ты тоскуешь?
– Ты знаешь, почему.
Он встал со стула и заходил по комнате.
– Мне тоже одиноко без тебя.
– Но ты не одинок.
– Я не один, но без тебя я одинок.
– Почему ты не можешь жить двойной жизнью, ведь я не против, чтобы ты был со мной, не оставляя её.
– Я боюсь потерять и тебя и её. Я не могу разделить неразделимое. А любить по отдельности, значит, кого-то любить меньше, значит, обманывать. Я не смогу так. Я выдам нас.
– Ты просто устал и исчерпал вдохновение. Утром ты будешь другим.
– Более полигамным?
– И уверенным в себе. Иди к ней. Я освобождаю тебя от необходимости сидеть со мной до полуночи.
Она подошла к нему, и, коснувшись пальцами его гладко выбритой шеи, добавила:
– Иди.
Он потянулся поцеловать её, и она подставила ему щеку, потирая онемевшими пальцами точки на виске и на лбу.
– Я приду завтра, – сказал он, не отводя от неё взгляда.
– Завтра меня не будет, но я буду тебя ждать.
– Как? – с удивлением спросил он.
– Я буду медитировать с Алексеем. Но ты можешь прийти и прослушать моё дыхание. Ты же любишь слушать моё дыхание.
– Да, но не дыхание Алексея.
– Он дышит намного тише, чем я. Он на пути в анахату. А я из-за тебя ещё с муладхарой не могу разобраться.
– Я не виноват.
– Виновата моя мигрень. Иди, дорогой, иди.

Он вышел, и она осталась одна при свете уличных фонарей, освещавших её красивое бледное лицо.
– Какая глупость эти матримониальные правила. Любовь не может светить сквозь бутылочное горлышко брачной жизни. Любовь должна наполнять чашу, переполняя её беспрерывно. Что это за любовь, которая боится себя выдать?! Завтра я вырвусь из оков этого мира, туда, где любовь не загоняют в рамки, не скручивают ей руки, указывая ей место в пространстве. Прощай, Мартин…

На следующий день он пришёл к Амалии снова. Дверь была открыта. Он вошёл внутрь, и не снимая обуви, прошёл в комнату, где она обычно занималась релаксацией и прочими энергетическими практиками. Амалия и Алексей сидели друг напротив друга в позе лотоса, глаза их были закрыты, тела полностью обнажены. Не зная, что предпринять, Мартин засуетился, лицо его покраснело, руки стали искать что-то, чем можно было прикрыть наготу Амалии. Но глядя на её безжизненные черты лица, он передумал и поспешно вышел из комнаты. Налив в стакан коньяк, стоявший посредине стола, он выпил его залпом и спустился на улицу. Мимо подъезда в тот самый момент проходили две женщины среднего возраста; одна из них была похожа на его жену Лайзу, только выглядела постройней и не так сутулилась, как она. Он захотел пойти вместе с ней, взять из её рук сумку, довести её до квартиры, снять с неё пальто, зайти вместе с ней в ванну, вымыть руки, вытереть их её полотенцем, сесть на диван и положить свою голову ей на колени. Он сделал шаг вперёд, но женщин уже не было. Он решил пойти домой, но вместо этого вошёл в подъезд, где незадолго до этого скрылись обе женщины. Поднявшись на третий этаж, он позвонил в дверь с маленьким треугольным глазком. Дверь отворила Лайза. Или женщина похожая на неё. Он не мог понять. Она сняла с него пальто, включила в ванной свет, подала ему полотенце, испещрённое узорами в виде мелких птиц, завела его в комнату, положила его голову себе на колени и тихо прошептала:
– Я люблю тебя, наконец, ты пришёл.
– Я тоже, наконец, люблю тебя, – неосознанно, но с чувством ответил он.
– А как же она?
– Кто?
– Твоя жена.
– Разве не ты моя жена?
– Нет. Я только похожа на неё, когда во мне просыпаются прежние силы.
– Почему же ты впустила меня к себе?
– Потому что ты сильно этого хотел.
– Да, хотел.
– Поэтому ты здесь.
– А как мне быть с ней?
– С кем? С Амалией? Она живёт в соседнем подъезде, но сейчас, по-моему, уже не живёт.
– Как не живёт?
– Она уехала.
– Куда уехала?
– Не то в Непал, не то в Тибет с каким-то русским парнем.
– С Алексеем?
– Не знаю его имени.
– Я пойду, – продолжая лежать в той же позе, сказал он.
– Куда? – разглаживая морщинки на его лбу, спросила она.
– К ней.
– Не ходи, она не вернётся.
– Откуда такая уверенность?
– Я давно её знаю. Я следила за ней.
– Зачем? – убирая её руку со своей головы, спросил Мартин.
– А как ты хотел, ждать, пока она соблазнит тебя и уведёт от нас?!
– От вас?
– Да. Мы-то любим тебя, а она… Она любит только свои энергии и хочет, чтобы мужчины участвовали в их обмене. И ты ей был нужен только для этого.
– Мне нужно идти! – вскакивая, воскликнул он.
– Куда? – оставаясь сидеть в той же позе, спросила она.
– Домой!
– Да, иди домой. Я не хочу, чтобы ты сидел здесь со мной до утра.
– Я приду завтра. Хорошо?
– Приходи, я буду сидеть здесь на диване, ждать тебя.

Он спустился вниз, вызвал такси, и, добравшись до дома, забежал в свой подъезд, судорожными пальцами нажимая кнопку лифта. Двери лифта отворились, на пороге стояла его жена Лайза с полотенцем и с чистой рубашкой в руках.
Он вошёл в лифт, и они поехали наверх. Дома они посмотрели друг другу в глаза и не увидели в них прежней свободы. Она улетучилась со звоном свадебных бокалов много лет назад. В отсутствии свободы они казались самим себе усталыми и некрасивыми. Поцеловав её, он ощутил тяжесть в плечах и в щиколотках. Подействовал коньяк.

– Ты пил? – спросила Лайза, невольно принюхиваясь к его дыханию.
– Выпил рюмку.
– Снова гнал тоску?
– Нет, выпил, потому что захотелось.
– Странно ты никогда не пил по собственному желанию, всегда под воздействием внешних причин. То друзья просят, то тоска мучает, то жизнь не складывается. А сейчас просто захотелось. Выпьешь ещё? Я купила вино.
– Нет, спасибо, не хочу.
– Ты пил с ней, с той, с которой ты оставался до полуночи?
– Нет.
– С той, которая сидела с тобой до утра?
– Нет, я пил один.
– Ты никогда не пил один.
– Дал маху, прости.
– А со мной, почему не хочешь?
– Я не пью вина, ты же знаешь.
– Знаю. Со дня нашей свадьбы.
– Вот.
– Хорошо, не пей, я выпью сама.
– Тебе пойдёт на пользу.
– Да уж вреда точно не будет.
Лайза достает бутылку из холодильника и ставит на стол.
– Может, передумаешь?
– Нет.
– Тогда открой. Вон штопор.
Мартин с неохотой откупоривает бутылку и наполняет бокал вином.
Лайза делает глоток, затем второй, и выпивает всё.
– Налить ещё?
– Нет, спасибо, я уже пьяна.
– Смотри, чтобы мигрень не возобновилась.
– Доктор сказал, что она больше не вернётся.
– Хорошо, тогда я пойду спать.
– Ты не хочешь побыть со мной?
– Я устал, я лягу у себя в кабинете.
Лайза обречённо вздыхает, и, беря со стола посуду, молча кладет её в раковину.

На следующий день он снова идёт в тот подъезд, где по соседству с Амалией жила она. Он звонит в дверь, наблюдая за треугольным глазком. Дверь открывается, на пороге стоит она с посудой в руках. Кажется, что она постарела за ночь. Морщинки, появившиеся у глаз, вызывали странные ощущения, напоминая ему о будущем. Светлые прежде волосы слегка пожелтели и утратили свой блеск.
– Заходи, сейчас я домою посуду и посижу с тобой.
Он садится на диван и ждёт её. Спустя некоторое время входит она и садится рядом.
– Выпила таблетку от головной боли, только-только полегчало.
– Надо обратиться к доктору.
– Ты же знаешь, это не проходит.
– Не может быть, всё лечится кроме бесстыдства.
– Бесстыдства и старости, – усталым голосом протянула она.
– Старость нам не грозит.
– Кто знает, время летит неумолимо.

Пробыв с ней ещё какое-то время, он ушёл, ушёл без сожаления, которое испытал, уходя от неё в первый раз. Проходя мимо подъезда Амалии, он снова остановился. Стряхнув с себя короткое оцепенение, он поднялся наверх и без стука вошёл в приоткрытую дверь. Тишина царила в квартире. Шторы были спущены, приглушая дневной свет, проникавший сквозь щели. На столе стояла недопитая бутылка коньяка. Обойдя все три комнаты, он заглянул туда, где остались наедине друг с другом Амалия и Алексей. Включив свет, он в изумлении обнаружил, что комната пуста. Пустота втягивала в себя, оглушала слух кричащим шумом. Откуда-то доносились звуки комуса и обрывки горлового пения тибетских шаманов. Пёстрые ленты развевались на ветру, похожие на языки пламени.
– Надо бежать, – сказал он в пустоту, – бежать подальше от времени и от прошлого!
Он заставил себя выйти из комнаты, спотыкаясь по дороге и цепляясь за притаившиеся в полумраке стулья и кресло. Вырвавшись на улицу, он закурил. Вместо обычной, во рту у него дымилась электронная сигарета. Выплюнув её, он наступил на её пластиковый хребет и, услышав её жалобный хруст, побежал к автобусной остановке.
Подъехал школьный автобус жёлтого цвета, остановившись прямо перед ним. Водитель указал жестом, чтобы он садился. Мартин зашёл в автобус и сел в переднем ряду. Справа от него сидела пожилая женщина и читала, как ему показалось вначале, Эдгара По, но присмотревшись внимательно, он увидел, что это был Майринк. Наклонившись, он заметил брошюру, валявшуюся на сидении напротив него. Взяв её в руки, он стал читать.

– Так, Мартин, – сказала, обращаясь к нему, пожилая женщина, – так начинается старость. Счастлив тот, кто пережил старость. Не всем это удается, но лучшие – проходят этот путь. Эту книгу забыл один молодой человек шестьдесят лет назад. Он был уверен, что она пригодится кому-нибудь ещё кроме него.
Мартин листал книгу, поглядывая краем глаза на женщину. Внезапно она напомнила ему её…
– Амалия? – спросил он. – Вас зовут Амалия?
– Да, Амалия, – с невозмутимой лёгкостью ответила она.
– Ты вернулась?
– Да, ещё тридцать два года тому назад. Я люблю Восток, но жить там – это не моё.
– А тот, с кем ты уехала?
– Алексей остался жить с монахами. Я осталась одна.
– Почему ты не позвонила мне?
– Твой номер всё время был недоступен.
– Не может быть.
– Да, время летело, годы тоже, мы уже не могли быть вместе.
– Но как ты оказалась старше меня?
– Я жила в другом времени. Ты в другом. Сейчас наши потоки времени пересеклись.
Она сцепила пальцы между собой и жестом указала вперёд.
– Заплати водителю за книгу, он шестьдесят лет ждал за неё гонорар.
Мартин подошёл к кабине водителя и протянул ему купон на покупку ста литров бензина с восьмидесяти процентной скидкой.
– О, спасибо, это то, что мне нужно сейчас, чтобы написать мою следующую книгу, – принимая купон, радостно произнёс водитель автобуса. – Дешёвый бензин позволит мне подольше возить людей по их любимым улочкам. А люди – это источник моего вдохновения. А у вас, молодой человек, что есть источник вдохновения?

Мартин оглянулся назад. Автобус был пуст.

– А разве была остановка? – спросил Мартин, с волнением глядя в окно.
– Да, и не одна, – спокойно ответил шофёр. – Похоже, вы многое упустили.
– А где вышла женщина, сидевшая на том кресле?
– Она вышла на остановке «Последняя аллея». Там прекрасный парк обнесённый забором и украшенный цветами. Там поют замечательные грустные песни, и никогда не желтеет трава. А ещё там разжигают камин, бросая в него отжившие, сухие ветви, отчего птицам становится тепло. Вам туда не надо. Ваша остановка будет только через одну.
– Спасибо, – ответил он, садясь на своё место и, беря в руки книжку, которая за несколько минут стала на полсотни страниц толще или ему казалось, что она потолстела.

На следующей остановке вошли двое молодых людей – парень и девушка, или девушка и парень. Он не мог разобрать, кто из них кто. Тот, на кого он вначале подумал, что он парень, играл на укулеле, а та, что показалась ему девушкой, держала в руках кепку для сбора монет. Доиграв мелодию, они подошли к нему и застыли в ожидании. Он вытащил монету из кармана и положил её в кепку.

– Спасибо, – услышал он в ответ голос не то парня, не то девушки, – теперь мы сможем пожениться.
– На эти деньги? – нечаянно спросил он.
– Да, больше у нас и нет.
– Вот вам ещё, – сказал Мартин, протягивая им купюру.
– А на эти деньги мы поедем в свадебное путешествие! – в один голос воскликнули они. – Правда, господин Алекс?
– Да, – отозвался шофёр, – я свожу вас по новому маршруту. Ведь бензина у нас теперь много. Спасибо Амалии.
Выйдя на своей остановке, Мартин поспешил домой. Перед тем, как зайти в свой подъезд, он заглянул в магазин и купил бутылку вина; он хотел выпить её с женой. Лайза ждала его, сидя на диване, всматриваясь в черный квадрат выключенного телевизора. В руках она держала бокал с вином. Приглядевшись, он увидел, что она спит. Глаза её при этом оставались открытыми. Убрав вино в холодильник, он сел рядом с ней и тоже уставился в чёрную бесконечность, выразившуюся в глубине безжизненного предмета.

Наконец, он уснул. Ему казалось, что он не спал четверо суток, на самом деле он не спал около месяца. Его сон блуждал по трем потокам времени, нигде не находя приюта. Он не страдал от этого, но мысли его устали от постоянного напряжения, а ум от поиска ответа на вопрос, кто такая Амалия, то появляющаяся в его жизни, то исчезающая бесследно. Он решил отыскать её заново.
Взяв внеочередной отпуск на работе, Мартин сказал жене, что едет в командировку, а сам отправился на такси на Final alley, как назвали её строители-англичане. Это ему успел рассказать таксист. Ещё он сказал, что Final alley хоть и кладбище, но там не так мрачно и не так тягостно находиться, как на других кладбищах.
Бродя по Final alley, он случайно наткнулся на могилу, над которой возвышался небольшой памятник из каирского гранита. Приглядевшись, он сумел прочитать имя, выгравированное на памятнике: Амалия Герхель – 1962 и многоточие.
«Герхель! Это же девичья фамилия Лайзы!» – прокричал он про себя. «Амалия Герхель – родственница моей жены или её однофамилица?»
Внизу он прочел эпитафию, которая гласила: «Опережая время, не проси вернуться в прошлое, текущий миг принадлежит другой, а не тебе. Кто тень из вас чья, кто ложный крик, кто управляет общею судьбой в его судьбе – любовь спроси!..»

Время от времени Амалия напоминала ему Лайзу в молодости, в те дни, когда они вместе учились в колледже. Лайза была прекрасна в том возрасте: молода, свежа, притягательна. Потом они поженились. Первые три года пролетели, как один медовый месяц. На четвёртый год у Лайзы случился выкидыш, после чего она стала стремительно меняться. Как цветок, преодолев пору цветения, начинает увядать на глазах, так и она постепенно увядала, превращаясь в среднестатистическую домохозяйку с измождённым от скуки лицом и варикозом на ногах. Иногда случались всплески, и неисчерпанная в ней до конца внутренняя энергия красоты прорывалась наружу. Тогда ему хотелось встретить её на улице, взять у неё сумки, зайти вместе с ней домой, вымыть руки, сесть рядом с ней, положить ей голову на колени, – обладать ею. Но это желание быстро исчезало, стоило ему проснуться на следующий день, и долго не возникало, пока остатки её прежней энергии снова не возбуждали в нём обычное когда-то тепло и страсть.

Амалия появилась в его жизни совершенно случайно, когда Лайза была в отъезде. Вместе с группой по йоге, она отправилась в Ришикеш постигать науку жизни и здоровья. Её индийская авантюра повлияла на его судьбу, и отчасти, на мировоззрение. Несмотря на то, что вначале он ни в какую не хотел отпускать её в чужую страну, всё же он осознал, что не стоит мешать друг другу жить и отнимать друг у друга такую хрупкую, но жизненно необходимую свободу. Такую позицию никогда бы не поняли на Востоке, куда все ездят набраться мудрости и той самой свободы. Но он понял. И спустя некоторое время встретил Амалию.

– Самые необычные и великолепные путешествия – это путешествия по нашему внутреннему миру и нашему организму во всех его проекциях.
– Прямо-таки во всех?
– Любая естественная жизнедеятельность нашего организма ведёт к его очищению. Поэтому нельзя заливать чакры жиром неправильной пищи и грязью негативных мыслей и эмоций.
– Сон – это часть внутреннего мира?
– Сон – одна из главных его составляющих.
– У меня проблемы со сном.
– Значит, у тебя проблемы с внутренним миром. Как давно тебе хотелось сказать: люблю? Неудержимо хотелось.
– Мы сидели с ней за одной партой, по-моему, шла лекция по естествознанию, я не выдержал и сказал ей: я тебя люблю!..
– И всё? Больше ты ни разу не хотел повторить этих слов?
– Я повторял их; когда искренне, когда из чувства жалости, когда просто, чтобы успокоить её истерику. Но так, как тогда, больше никогда… Во время произнесения тех слов, я испытал экстаз или как ещё назвать то чувство, не знаю. Как будто выдохнул из себя огненную лаву и вдохнул свежесть морских глубин и земных садов. Если бы она коснулась меня в тот момент, я бы испытал оргазм прямо за партой. Но хорошо, что мы не соприкоснулись с ней в тот момент, иначе бы я позабыл это чувство, и ты бы никогда не появилась в моей жизни.
– А сейчас ты хочешь сказать то же самое?
– Да! Но не знаю кому…
– Тогда не говори, пока не поймёшь, кому хочешь сказать их.
– Уже сказал.
– Жалеешь об этом?
– Разве можно сожалеть о поллюции, заставшей тебя врасплох.
– А говоришь – плохо спишь.
– Это было не во сне.
– Кто уже разберёт, где явь, а где сон.
– В моём случае, наверное, это так и есть.
Она взяла его за руку и повела в ту комнату, где она всегда прежде медитировала.
– В этой комнате не спится, не спится совсем.
– Почему? – спросил он.
– Медитация это вечное бдение. Грани пространства тут смыты созерцанием нездешних величин. Энергии инобытия просачиваются в наш мир сквозь наше восприятие. Звуки эфирных кристаллов проникают в наш слух через истончившиеся стенки сознания. Пустота наполняется всем, что её наполняет. Если сказать здесь слово: «люблю» или «любовь», то всю жизнь будешь связан с его образами. То же самое с «ненавистью». Пойдём отсюда! – решительно добавила она.
– Нет, постой! Я хочу сказать тебе…
– Что? – она уставила на него свои светло-зеленые глаза цвета морской бездны. Её губы ожидали ответа, поблескивая в полумраке комнаты бледно-розовыми огоньками.
– Amo!… – вырвалось из его уст вместе с дыханием. Он не понимал, почему он сказал это на испанском, на котором не знал ни одного слова. Но она поняла его и прижалась к его щеке своими холодными губами.
– Labios, – ответила она, касаясь ими кончика его уха…

Мартин стоял, вглядываясь в глубину гранитных линий, в его светло-коричневые, матовые узоры, в прерывистые письмена, в переплетённые между собой тоненькие жилки, силясь прочесть в них послание от неё. Но язык камня был ему незнаком, а эпитафия явно предназначалась не ему, да хоть бы и ему, он потерял её навсегда. Потерял тогда, когда Лайза вернувшись из Индии, снова пришла к нему. И он принял её такую же, как и прежде, только ужасно исхудавшую, с мигренью и желудочным гастритом. Принял из жалости.
Амалия тогда заперлась в своей квартире, и, кажется, совсем не выходила из своей комнаты. Но слова, произнесённые им там в тот день, вызволили её наружу. Он стоял у двери и ждал её.
– Сколько ты простоял здесь? – спросила она, шагнув из невесомости мысли в материю дневного сознания.
– Столько же, сколько ты пробыла там внутри.
– По меркам земного времени я пробыла там три с половиной года.
– Это нереально.
– Именно: не реально.

…
– Странно, я никогда не спрашивал тебя о твоей фамилии и как-то даже не думал, что она означает. Сколько раз слышал её в колледже, когда учителя вызывали нас к доске, но не вникал в её значение. Однажды помню, конопатый Грюбель назвал тебя стручком и схлопотал за это от меня по лицу. Весь в крови он кричал мне: «фамилия, фамилия, её фамилия!» Но я так и не понял, с чего он это кричал. А ведь Gerchel это и есть стручок. Но я не думаю, что твоя фамилия происходит от стручка. Скорее от Gerch, точно от Gerch. Я вспомнил, что ты всё время употребляла в пищу проросший ячмень, утверждая, что он полезен для здоровья, и советовала мне то же самое. Недавно я узнал, что ячмень олицетворяет жизнь после смерти. Да, жизнь! Прорастание его зёрен выражает собой воскрешение Осириса, вечную жизнь. Ты слышишь, Герхель? Амалия Герхель! Сама Деметра и её дочь Кора даровали людям ячмень. Вот, посмотри, что у меня есть. – Он достал из портфеля марлевый свёрток и развернул его. – Это проросший ячмень. Я ведь сказал, что еду в командировку и взял с собой всё, что обычно беру в поездку. Он твой, бери.
Мартин разложил ткань на могиле Амалии и слегка примял рукой потемневшие зёрна.
– Теперь ты снова родишься. Как эти стручки.
Он опустился на колени и пригнул голову к гранитному краю могилы.
– А знаешь, мне больше нравится арабское значение твоего имени – «надежда». Хотя и исконное звучит неплохо – «трудолюбивая». А латинское мне не нравится; «достойная соперница». Ты никогда ни с кем не соперничала, ты просто жила.

Вернувшись домой, Мартин не застал Лайзу в квартире. На столе лежала записка от неё, а рядом неоткупоренная бутылка вина.

Раскрыв письмо, он прочитал:

«Мой Мартин, и хоть ты давно уже стал не моим, я буду звать тебя моим, потому что однажды дарованное мне тобой ощущение счастья, дороже всех других чувств, пережитых мной в моей жизни. Эта капля, которая стала для души океаном, не иссякнет никогда. Я возвращаюсь в монастырь, буду жить при нём, питаться злаками и тем, что подадут люди. Теперь я не боюсь никогда не встретить Сиддхартху, ведь главная суть его учения проникла в меня ещё тогда, на заре нашей совместной жизни. Просто, я только сейчас поняла это, обрела эту истину, с которой я уже не захочу расставаться. Душа феникса, спорхнувшего с плеча Осириса и задевшая меня своим пером, будет звать меня к вечной жизни, не даст мне умереть и иссякнуть к старости. Может, я когда-нибудь ещё вернусь, но ты меня не узнаешь или узнаешь, но не успеешь за мной, не сможешь остановить меня. И это хорошо! Живи, моя радость, мой нарцисс и никогда не увядай, потому что ты дал мне высочайшее наслаждение любви! А я не смогла дать тебя новую жизнь… Прости…

Выпей за меня это вино. Оно не опьянит твой разум, но всколыхнет чувства, испытанные нами в нашей единственной жизни. Я давно утеряла его вкус. Но ты нет, потому что испробовал его лишь однажды и не захотел повторять неповторимое. Ты мой учитель. Но и мой мучитель. Невольный мучитель, хотя ты никогда не причинял мне ни малейшего зла. Моя мука в том, что я больше не смогла испытать с тобой то, что ты дал мне во время нашего добровольного заточения в раю.
Но я дала клятву тебе и Ему, что никогда не умру в тебе, лишь бы ты жил во мне. Наверное, поэтому, я выбрала это имя…

Я рада, что ты не ограничился мной несовершенной, падшей. Нет, я знаю, что для тебя и в обычном понимании, я не падшая, но в сигнификации «wilted rosa», являюсь таковой.
Этим самым ты воскресил во мне образ феникса, бросил мне, как скомканный лист твоей поэзии – надежду. Стремление – возродиться.
Ищи меня теперь везде, если захочешь, – в гранитных узорах, в лицах других женщин, в стручках ячменя, в школьном автобусе, в указателях на кладбище, в случайно забытых книгах, наконец, в себе. Если захочешь посмотреть, как я живу, попроси Алекса, он отвезёт тебя по тому маршруту, если не хватит бензина, доплати ему. Но лучше приходи на Final alley, я буду там, чаще, чем где-либо. Только не забудь зерна ячменя – он хорошо укрепляет кости и замедляет процесс старения…

Твоя Лайза-Амалия Герхель (Грилле)».

Схватив с подоконника ячменные зёрна, он побежал к остановке. Ровно через пять минут подъехал тот же школьный автобус, только вместо Алекса за рулём сидел другой водитель в униформе чёрного цвета и с красной гвоздикой в грудном кармане пиджака. Салон был битком заполнен детьми, подростками, молодыми парнями и девушками более старшего возраста. После того, как он прошёл через валидатор, удивившись при этом, что эта церберовская штука делает в школьном автобусе, его заметила одна из девушек и позвала к себе, указывая на свободное место рядом с ней.
– Сколько вам лет? – спросил он, подойдя ближе.
– Мне восемнадцать. Так вы будете садиться? – с немного скучающей улыбкой спросила она.
– Да, пожалуй, я сяду тут. – Он сел, пристально посмотрев на девушку.

Раз, окинув Мартина изучающим взглядом, она больше не смотрела в его сторону, глядя то в окно, то оборачиваясь назад, то делая вид, что внимательно слушает преподавателя.

– О чём он рассказывает? – спросил он девушку, извиняясь при этом, что отвлекает её.
– Об естественных отношениях земных особей, – невозмутимо ответила девушка, как будто всё давно знала о том, о чём рассказывал лектор.
– Обо всех земных особях сразу?
– Ну да. А что разве не у всех всё одинаково?
– Смотря что, подразумевать под всё.
– Отношения, что ещё.
– Вот отношения как раз таки у всех совершенно по-разному складываются.
– Это вы про людей? – с лукавой усмешкой спросила она.
– Про людей в первую очередь.
– Ну, до людей мы ещё не дошли. Но вы мне обязательно расскажете про них и про их отношения. Договорились?
– Я постараюсь.
– Вы можете встретить меня здесь каждый день в это же время, кроме субботы и воскресенья, – сказала девушка, случайно задевая его колено.

– Он нечаянно опустил взгляд и увидел её коленки, своевольно выглядывавшие из-под юбки. Он отвернулся, незаметно отодвинувшись от неё, на что она только усмехнулась про себя.
– Долго ещё будем ехать? – не зная, что сказать, спросил он.
– Пока лекция не закончится.
– Я не собираюсь целый день трястись в этом автобусе, – проворчал он, не узнавая сам себя.
– Расслабься, Марти, – шутливым тоном бросила она, как будто эта была их сотая совместная поездка. – Когда ещё послушаешь о таких вещах, сидя рядом с прекрасной особью противоположного пола.
– Прекрати, Мали, – уже менее серьёзным тоном ответил он, поправляя свой школьный галстук.
– Не строй из себя нарцисса, – толкая его коленом, сказала она. – Лучше слушай внимательно про стручки, может, опыта наберёшься. – Она расхохоталась, ещё сильнее ударяя коленом о его бедро.
– Глупая! – в сердцах воскликнул он. – Всегда была глупая.
– Зато красивая и люблю тебя!
– Что?
– Да, сверчок, люблю… А ты всё в свои игры играешь. Я даже матери твоей письмо написала.
– Какое письмо? Когда? Что она ответила?
– Да не бойся ты, она итак догадывалась, что её сын нравится девушкам. Ничего не ответила, прислала книгу с курьером.
– Какую книгу?
– Учебник биологии. Ты случайно прихватил мой учебник с собой. И всё же, твоя муттер удивительно находчива и с необычайно тонким чувством юмора.
– В этом ей не откажешь. Но она мне ничего не сказала.
– Потому что достаточно умна, чтобы не раскрывать мужчинам наши женские секреты.
– В отличии от тебя… Прости! Прости! – опомнился Мартин.
– Дурак! Идиот! Как ты можешь? Я ведь просто призналась тебе… – всхлипывая, с трудом проговорила она.
– Я не хотел, Мали, случайно вырвалось! Так ведь бывает, когда играешь фразами…
– Это ты играешь, я не играю.
Она отвернулась, напряжённо глядя в окно.
– Я люблю тебя! – не то шёпотом, не то во весь голос произнёс он.
Автобус резко остановился, скрипя тормозами и визжа резиной по асфальту. Необъяснимое чувство охватило его изнутри, всего, с головы до ног, от волос до самых пяток. Он попытался повторить эти слова в растерянности глядевшей на него девушке, но едва не задохнулся от избытка чувств. Свет, объявший её всю, заливал его взор, его лицо, множился торжественными звуками в его ушах, преломляясь на тонкие грани всех чувств восприятия, и в то же время, сливаясь в единое целое. В беспамятстве он выбежал из автобуса, оставляя на сидении тетрадь, исписанную стихами на разных языках.
– Марти, Марти!.. – донеслось до него его имя, обжигая спину солёным морским ветром…

Бродя по Аллее в поисках её могилы, он бесконечное число раз обошёл кладбище, а на девятый раз упал на скамью и в отчаянии, тихо, как убитая горем птица Хат, зарыдал на весь парк. На зов его явился местный садовник, он же смотритель и хранитель архивов – пожилой мужчина лет семидесяти, без бороды, в бледных льняных брюках и в такого же цвета тунике. Узнав, почему он плачет, мужчина сказал:
– Здесь нет такой могилы. Тут вообще нет могил, только урны с прахом. Ну а женщину с таким именем тут никогда не хоронили.
– Но как? Я же сам видел! Это был не сон! Не сон! – закричал он.
– Уважаемый мой, я тут всё и всех знаю, и говорю вам совершенно точно, что Амалия Герхель здесь не похоронена. Может, вы перепутали…
– Нет!
– Тогда я не знаю. Может быть, вам обратиться в Бюро вечной памяти, там наверняка вас сориентируют по всем зонам захоронения города.
– Нет, мне не нужно туда, она здесь и я найду её!
– Смотрите сами. Я больше ничем вам не могу помочь.
Смотритель повернулся и собрался уходить, но в последний момент, будто что-то вспомнив, обернулся и сказал:
– Там на южной стороне парка есть Роща Богинь, совсем рядом находятся старинные усыпальницы; гляньте напоследок, может быть, там вы найдете, кого ищете.

Добравшись до указанной Рощи, Мартин заметил статуи двенадцати древнегреческих богинь, стоявшие в ряд вдоль шести старинных дубов, стволы которых были объёмом в три, или чуть больше метров. Остановившись возле статуи богини Персефоны, по обеим сторонам которой застыли во времени белоснежные мраморные изваяния Деметры и Артемиды, он взглянул в ту сторону, куда указывал перст правой руки богини жизни и смерти. Между двумя раскидистыми ивами спрятался невысокий грот из бежевого мрамора, потемневший и потрескавшийся с годами. Приблизившись к нему, он остановился, невольно задержав дыхание. Осторожно спустившись в грот, он увидел урну на небольшом постаменте, похожем на винтажный комод; на нижней части урны были вырезаны две буквы: L.G. Подняв крышку урны, он обнаружил на обратной её стороне, выгравированную золотом, эпитафию:
«Здесь покоится прах Лайзы Грилле, уступившей свой путь Амалии Герхель, той, которую он по-настоящему любил, и будет любить всегда!»

Закрыв урну, он аккуратно взял её в руки, и, крепко держа, вышел вон из грота. Вернувшись к статуе Персефоны, он снова открыл урну, и вместо пепла из крематория нашёл на дне её измельчённые ивовые листья, отображавшие в его сознании символы смерти. Высыпав на землю содержимое чаши, он бросил внутрь неё последние оставшиеся у него зёрна ячменя, и водрузил её на постамент у самых ног богини. Припав к ним на мгновение и обняв их руками, как обвивал их сам Дит, похищая её в образе змея, он спешным шагом направился в сторону северного выхода, откуда доносились терпкие морские запахи и голоса детей вперемешку с мелодичными звуками студенческого вальса.

Продираясь сквозь танцующие пары, она крепко держала в руках его тетрадь, время от времени прижимая её к груди. В ушах её звучали всё новые строки, которые она успела прочитать перед тем, как расстаться с ним…

Они спешили друг к другу из разных концов времени, которое в точке соединения двух начал должно было стать бесконечным, как sacra anulum, как спиралевидный круг вселенной. Их разлучала лишь одна небольшая грань, разделявшая пространство их судеб на две половины. И только одна единственная сила была способна преодолеть эту черту. Они были одержимы ею. Она вела их сквозь годы и расстояния, сквозь смерти и рождения, сквозь разлуки и первые свидания – навстречу друг другу.

Не было ни Амалии, ни Лайзы, ни Мартина, ни случайной женщины – были двое влюблённых, над которыми однажды взошло оно – солнце любви…

 
____________
прим. авт.
«Wilted rosa»(lat.) — увядшая роза.
Amo (esp.) — люблю.
Los labios (esp.) — губы.
Ива — символ богинь Деметры, Персефоны и др., связанных с образом смерти.
Лайза (англ) — значение имени — Бог моя присяга; клятва.
Grille (нем.) — сверчок.
Птица Хат — ипостась Изиды, принявшая её облик, чтобы оживить Осириса.
Sacra anulum (lat.) — священное кольцо; брачные узы.
Circulus universi (lat.) — Круг вселенной.

Марат ШАХМАН
(Marat SHAHMAN)
20-21.01.18.

Иллюстрация Егора Власова.