Лена шла с мамой по улице. Они жили тогда все вместе в районе Измайлово, отец Лены и сейчас живёт там же, на одной из многочисленных Парковых. Мама Лены… Мама Лены крепко держала дочку за руку, переводя её через дорогу. Стоял февраль. Лена была одета в шубку из искусственного меха, на ногах её были сапоги, формой напоминавшие валенки, на голове серела вязаная шапочка. В этот момент недалеко от них остановилась машина, «Жигули» или «Москвич». Оттуда вышла женщина лет тридцати и окликнула их, популярной в то время фразой:
– Девочка, вы не хотите сниматься в кино? Читать далее

Я шёл и заглядывал в каждое окно. Глаза мои были закрыты. Свет проникал сквозь истончившиеся за время бессонницы веки. Век почти не было, они стали похожи на крылья бабочки, стёртые чьими-то шершавыми пальцами, на которых поблёскивала оранжевая пыльца. Я не видел ни лиц, ни обстановки внутри комнат, не различал цветов занавесок, не слышал ни криков, ни смеха, ни ночных стонов, столь обыденных для любого жилья, – я невольно впитывал мерцание, которое источал внутренний уют каждой из квартир, той самой сакральной ауры, которая живёт в каждом доме и наполняет атмосферу в нём необыкновенной силой. Я проникал в тайны квартирных историй, я ощущал жизнь и разлитые в пространстве детские и взрослые фантазии, слышал шорох предметов, ощущая их статичное бытие. По ночам я озарял светом автомобильных фар и неоновых фонарей уставшие светить мне весь вечер окна, изменяя течение и сюжеты чьих-то снов, оживляя их пёстрыми красками и оранжевой пыльцой, осыпавшейся с крыльев случайных бабочек, попавших в круговорот ночных огней. Но эти забавы казались мне скучными, и я искал обитателей ночных улиц, провожая их до самых подъездов, слушая их невыдуманные истории, признания в любви. Читать далее